Лидия верила искреннему негодованию Сташевского, который готов был подставить грудь под пулю на дуэли, только бы избавить ее от Марше. Но вряд ли это возможно. Лейтенант не из тех, кто рискует по пустякам. Ничего не выйдет у Сташевского. Марше найдет предлог отказать ему, не уронив своего реноме перед солдатами.
Нет, придется отдать за спасение слишком дорогую цену: расплачиваться вечной разлукой с Алексеем!
Но как жить здесь после этого? После венчания его и Ирины? Чем жить в этом чужом времени, в чужой семье? Кому она будет тут нужна?!
Детей их нянчить, что ли?! И ждать, когда погибнет Алексей? Тайно от себя мечтать о его смерти, потому что это дарует избавление от мук ее истерзанному ревностью сердцу?
Но она превратится в чудовище! И, может быть, именно тогда она его убьет — от ревности, от страшной ревности?
Стоп… Да вот в чем все дело! Если Лидия откажет Марше, она так и так станет убийцей Алексея. Если не откажет, спасет его!
Но если Алексей останется жив, каким образом Ирина станет женой Сташевского?
Значит, Алексей все равно погибнет. Возможно, все-таки проберется в действующую армию. И тогда Ирина выйдет за Сташевского.
Так? Или не так?!
Господи, до чего же она устала от всего этого…
«Я хочу домой! — жалобно подумала Лидия. — Я больше не могу здесь оставаться! Домой! У меня все болит! У меня от этого времени сердце скоро разорвется! Никаких ведь сил уже нет — так страдать!»
— Вы слышали? — Это вошел Марше. Лицо веселое, пугающе-веселое, ни следа от маски страдания, которую он уже сдернул и спрятал от чужих глаз. — Привезли святого отца. Вы можете пойти приготовить невесту. Фата… флердоранж…. — Он ехидно хохотнул. — Или что там надевают на невесту? Померанцевые цветы?
Лидия молча кивнула. У нее ни на что не было больше сил, даже сказать Марше, что флердоранж и померанцевые цветы — это одно и то же>[11].
— Мой лейтенант! — ворвался сержант. — Там привезли не только священника, но и двух наших дезертиров. Поставить их к стенке сразу или желаете взглянуть на них?
— Тащите их сюда, — кивнул лейтенант. — Негодяи! Я хочу сказать все, что думаю о них!
— А я хочу сказать все, что думаю о тебе, Марше! — шагнул вперед Сташевский. — Оставь в покое людей, в дом которых ты пришел. У меня нет к ним никаких упреков. Я никого не обвиняю. Почему же обвиняешь ты? Почему готов убить невинного человека? Хватит убивать! Ты сам считаешь эту кампанию проигранной. Одумайся! Твой воинский долг велит тебе стрелять во врага на поле боя, но в мирных людей… Кто дал тебе право вмешиваться в их судьбы, ломать их? Это подло, Марше! Подло и страшно! Ты, потомок крестоносцев, поступаешь как жалкий и бессовестный рабовладелец! Повенчать рабыню с рабом, а другую рабыню под страхом смерти принудить прийти на свое ложе!