— А ты не красней. Ты сама невоспитанной стала: начни тебе что-то рассказывать, как тут же перебиваешь… бестактно.
— Вон ты как закрутил! — усмехнулась она. — Однако, брат, ты растешь…Ну, и что там в очереди было?
— Мадам Казимириха в очереди тебя кралечкой назвала. И сказала, что если ты замуж не выйдешь, то скоро завянешь. Мам, это правда?
— Правда, сынок, — еле слышно вздохнула она.
«Значит, папка домой не вернется!» А вслух прошептал:
— Я не хочу, чтоб завянывала.
— Завянывала, — повторила она раздумчиво.
— Я тогда к бабушке жить перейду, — сказал он серьезно.
— А как же я?
— А ты будешь с этим… с замужником жить.
— С замужником! — улыбнулась она в темноту. — Надо, чтоб и тебя тот замужник любил.
— За Фрица тогда выходи!
— За Фрица нельзя, сынок.
— Почему? Потому, что ты стала НКВДешницей? И по ночам тебя дома не будет.
— Чего это ради? — холодно сына спросила.
— А того, что ты… в «черном вороне» будешь ездить и всех арестовывать.
— Кто тебе это сказал? — встрепенулась она, и кровать отозвалась испугом.
— Я скажу, а ты его заарестуешь, — в темноту прошептал Валерик.
Она повернулась в подушку лицом и затихла, тишину нагнетая звенящую.
Валерик, печалью придавленный, в одиночестве тихом в курилке сидел, когда проходил мимо дядя Ваня-корявочник.
— Дядя Ваня, а Бергер умер.
— Бергер? — остановился корявочник. — Это который?
— Что вашей Монголке подковы подбил.
— Это немец тот? — прошептал дядя Ваня, присаживаясь рядом. — Что потом в ветлечебнице был? Дак я ж его знал! Его еще Оттою звали… Дак помер, говоришь? Ах, ты, батенька мой! Едрит твою налево! И как же это с ним такое, а? Какой ветеринар был правильный!..
— Он ответ получил из Фатерланд.
— Откуда получил?
— Да из Германии, что у него семья погибла под бомбежкой, а старший сын под Берлином убит.
— Под Берлином, — машинально повторил дядя Ваня, оставаясь в думах своих о коротких встречах с умершим немцем. Потирая колено, занывшее раной разбуженной, дядя Ваня закуривать стал. — То-то сегодня я гутентакаюсь с Фрицем твоим, а он куда-то на небо глядит и молчит.
— Утром ветер был из Германии, и Фриц на облака глядел. Он привет принимал от родной Фатерланд, — сказал Валерик. — Отто Бергер придумал это, будто те облачка были письмами от немецких детей и фрау… А Фриц говорит, что дойче солдаты теперь свою радость имеют, когда дует вест.
— Вон оно как! — крутнул головой дядя Ваня. — С понятием немец тот был. Да… Бывало к ветлечебнице подъедешь…
— А под Берлином убит, значит, он по нашим стрелял? — Глядя на бородатый профиль, Валерик попробовал вопросом вывести дядю Ваню из раздумий. Но тот, углубленный в себя, только мундштук папиросы покусывал да смотрел куда-то в жухлую траву, где под ранней луной мятый бок консервной банки отсвечивал.