— Я вовсе не утверждал, что она сказала ему что-то о вас. Я лишь…
— Нет, нет, сказала! Обязательно сказала! Что же именно?
— Нет! — решительно заявил я. — Вначале вы заплатите мне, а потом я сообщу вам факты. Я предлагаю вам купить их у меня. Ясно?
— Да, но дело-то вовсе не в этом.
— А в чем же?
— В том, что в действительности вы замыслили что-то иное. Вот, например, предложи вы мне рассказать что-то за двадцать долларов, я могла бы по-другому отнестись к вашему предложению, ведь мне очень хочется знать, что она говорила обо мне. Но пять тысяч долларов! Знаете, мистер Гудвин, что я думаю?
— Нет.
— По-моему, вы достаточно умный человек, чтобы надеяться подобной тактикой разжечь моё любопытство и заставить меня разговориться. Когда вы вошли сюда, я даже не подумала, что человек с таким выражением глаз может заниматься подобными делами. Знаете, я вообще сужу о людях по выражению их глаз.
Я тоже так поступаю, однако только иногда и только до известной степени. Сейчас по выражению её глаз я не сказал бы, что она самая умная из когда-либо встреченных мною женщин, однако ни в коем случае её нельзя было назвать несерьезной особой, хотя со мной она усиленно разыгрывала роль простушки. Мне хотелось бы побыть с ней час-другой и разобраться в её поведении, однако у меня были точные указания Вулфа: сделать ничем не прикрытое предложение, запомнить реакцию и ретироваться. Кроме того, мне следовало ещё до похорон повидать возможно больше причастных людей. Я встал, чтобы уйти. Она сказала, что сожалеет о моем уходе, и даже намекнула, что готова прибавить десять долларов к обещанной двадцатке, но я сделал вид, что обижен и не могу больше оставаться у неё.
Выйдя на улицу, я снова по телефону отчитался перед Вулфом и на такси отправился на Сорок вторую улицу.
Лон Коэн ещё раньше предупредил меня не удивляться тому, что Ассоциация помощи перемещённым лицам занимает шикарное помещение на двадцать шестом этаже одного из новейших торговых дворцов в центре Нью-Йорка, ибо этот небоскрёб принадлежит миссис Фромм, и АСПОПЕЛ не платит за аренду. И тем не менее я не мог скрыть своего удивления, что здесь находится учреждение, которое занимается помощью несчастным и обездоленным. В ослепительной приёмной я увидел одного из них. Бедолага сидел на большом кожаном диване, ссутулясь от усталости и отчаяния, в заношенном сером костюме, размера на два больше, чем следовало бы. Размышляя о том, как он реагирует на всю эту роскошь, я бросил быстрый взгляд на него, потом взглянул ещё раз — и тотчас прекратил ломать голову: это был Сол Пензер. Наши взгляды на мгновение встретились, он быстро отвёл глаза, а я подошёл к сидевшей за письменным столом секретарше с длинным тонким носом и таким же подбородком.