Он сделал усилие и очень ласково прервал патриарха:
— Благослови, владыка, на мирное царствование.
Полиевкт облегчённо вздохнул, приосанился. Широким крестом он благословил василевса неторопливо, истово, усердно. (Всё обошлось, слава богу, по чину!).
Цимисхий сказал смиренно, опустив глаза в землю:
— Помяни, владыка, в своих молитвах и богоугодного Никифора, павшего от руки закоренелых злодеев. Правосудие покарало их. Я принял меры…
— Ия уже предал их анафеме. Пусть впредь это несчастье не тревожит твою совесть, наше солнце мира, божественный василевс, священный август, автократор вселенной…
В кругу элиты Цимисхий всегда произносил этот титул василевса с насмешкой, но сейчас он ему очень нравился. Иоанн от удовольствия даже закрыл глаза, чтобы вдоволь насладиться непривычным переживанием. Потом спросил доверительно:
— А уж как поступить, владыка, с августейшей Никифора супругой, которая не очень-то, как говорит молва, ему благоволила… Это уж как угодно вашему преосвященству…
Цимисхий был уверен, что только такой ценой он заслужит прощение патриарха.
— После такого несчастья, постигшего августейшую супругу, — сказал, вздыхая, патриарх, — богоугоднее было бы для неё предаться самоуспокоению в одном из вверенных мне монастырей. Пусть выплачет горе…
— И я так же думаю, — сказал василевс. — Горе у ней неутешное, владыка.
Цимисхий не прометился. Он точно угадал намерение патриарха.
Полиевкт между тем спросил, когда Цимисхий намерен короноваться и в каком храме клиру готовиться к этому великому торжеству.
— Богоугоднее в храме Премудрости божией…
Какая деликатность! Патриарх чутьём угадал, что Цимисхию приятнее короноваться не там, где короновался Никифор.
— И я так же думаю, — ещё задушевнее ответил патриарх.
Вырвавшись из лап Цимисхия, патриарх тотчас же после аудиенции созвал своих митрополитов и получил от них согласие на анафему василевсу. Тайный этот сговор происходил в одной из обителей, где иногда проводил досуг владыка. Подходило время коронации василевса, а патриарх в столице не появлялся. Цимисхий находился в страшной тревоге, когда к нему пришёл паракимонен Василий.
— Владыка, — сказал он. — Нас постигла беда.
Может быть первый раз в жизни этот железный и проницательный человек усомнился в своей силе ума. Василевс дрогнул. Даже в самых трудных обстоятельствах паракимонен не произносил такого слова — «беда!»
Василий рассказал обо всем, о чём донесли ему соглядатаи, а также несколько митрополитов, усомнившихся в рискованной затее патриарха.
— Что же делать? — спросил Цимисхий.