— Эти греки — чисто черти. Какие диковин у них нет, недаром и у нас завелись люди ихней веры.
Акробат-смельчак поднялся на канат, пробежал по нему бегом, а потом встал одной ногой, другую поднял и начал скакать. Ему подали лук и стрелы. Держась на одной ноге, он натянул лук, пустил стрелу, пролетевшую над головами зрителей, попал в цель.
— Хорош! — закричал Улеб. — Стрелок хоть куда! Давай к нам.
Он наступил на полу длинной одежды сановника и поставил на его лысину локоть. Улеб был зачарован. Как ни старался чиновник снять с лысины локоть Улеба, ничего не выходило. Сановник вздохнул и больше не противился. Кто знает, какую роль будет играть этот нахал-варвар в жизни Византии. Много было славян на высоких постах и при дворе.
Когда акробат спустился с каната и стал собирать деньги, Улеб бросил ему горсть номисм. Это не позволяли себе и знатные зрители. Слух о русских щедрых послах распространился на ипподроме. А сановник, которому Улеб колотил по лысине, даже был польщён. Всадники, стоявшие на конях, на всем скаку успевали улыбнуться Улебу. И чтобы доставить ему удовольствие, один из наездников на всем скаку спрыгнул с лошади на землю, уцепился за хвост, повис, изловчился, вскочил на круп, нырнул под брюхо, очутился с другого боку и уже нёсся во весь дух, держась за холку. Сам черт не так ловок!
Улеб бросил ему монеты. И не слезая с лошади, наездник головой свесился вниз и собрал монеты. После того один чудак поставил шест на голову, а на шест сосуд с водой, и так бегал по арене и вода не проливалась. А другой чудак подбрасывал вверх деревянный шар, ловил его спиной, локтями, ногами… Много было всяких чудес. После представления артисты окружили русских послов, перезнакомились. Артисты сказали, что если бы они были не циркачи, то пригласили бы послов на чарку, а так не решаются, потому что циркачей в быту презирают.
— Вот и дураки, — сказал Улеб, — пошли выпьем.
— Ни один вельможа никогда не одарял нас таким вниманием, — заметил канатоходец, прижимая руку к сердцу.
Улеб пригласил артистов в харчевню «Хорошая еда», где собирался люд поскромнее. Там Улеб пил больше всех, но хмелел меньше всех. Он пел песни, обнявшись с комедиантами, а ромеи ему подпевали, сгрудившись около столика, и пили на дармовщину. В полночь они дошли до дворца, оглашая воздух нескромными припевками.
Во дворце у каждого посла была богато обставленная комната со слугою. Но фактически они жили в одной комнате, спали на полу, ложиться на роскошные постели они не решились. Внесли в комнату конские потники, вместо перин; а вместо подушек, спали на сёдлах. Царские слуги были в отчаянии. Им нечего было делать, и они думали, что ими недовольны. А еду, которая подавалась с царской кухни, они отдавали слугам, потому что она им не нравилась. Оливковое масло, которое подмешивалось ко всем кушаньям, вызывало в них тошноту. Рыбный соус, любимое блюдо ромеев, который они употребляли даже в бараниной, вызывал в них отвращение.