– Ну, что застыла? – Медсестра с любопытством вглядывалась в растерянное Машино лицо. – Давай, корми!
– Чем кормить? У меня молока пока нет.
– Дай, что есть!
Медсестра удобнее перехватила второго ребенка и вышла из палаты, ухнув на прощание дверью.
Сверток лежал поперек кровати и не подавал никаких признаков жизни, а сама она не знала, как к нему подступиться. Измучившись сомнениями, Маша прилегла на свободный край и решила не трогать, пока ребенок не проснется сам.
Прошло двадцать минут. Маша начала нервничать, ей вдруг показалось, что младенец не дышит. Она поднесла согнутый в суставе мизинец к крошечному носику и ощутила слабое, едва заметное движение теплого воздуха. Девочка тоже почувствовал прикосновение мамы и начала двигать ртом, поворачивая головку из стороны в сторону, словно чего-то ища. Потом наткнулась губами на все еще поднесенный мизинец и, с силой захватив его деснами и губами, стала сосать. Маша охнула от неожиданности: хватка у грудничка оказалась решительной.
Дверь палаты снова раскрылась, и в бетонную камеру вкатили бокс.
– Ну вот, теперь можете совсем не расставаться, – довольным басом пропела все та же медсестра, плотоядно скалясь.
Замечательные по своей идее палаты «матери и дитя» очень ей нравились: заботы о детях с первого дня полностью ложились на плечи мамаш. Можно забыть и о младенцах, и о родильницах.
– Когда покормишь, положишь ребенка сюда. Под головку – скрученную жгутом и свернутую в кольцо пеленку, – она показала, как смастерить «подушку» для младенца.
– Зачем?
– Чтобы шейка не деформировалась.
– А… – только начала Маша, пытаясь спросить, что еще нужно делать с девочкой, но медсестра не стала слушать. Торопливо прижала указательный палец к губам.
– Давайте, кормите. – И, неуклюже поднявшись на цыпочки, с грохотом вывалилась за дверь.
Маша открыла грудь и придвинулась ближе к ребенку. Девочка моментально впилась в добычу, сжав ее деснами так крепко, что у матери брызнули слезы из глаз. Она попыталась освободиться, но ребенок скорчил угрожающую гримасу и обиженно запищал. Пришлось отказаться от этой идеи.
Младенец сосал. Время шло. Боль в груди усиливалась. Судя по несчастному выражению лица девочки, работала она вхолостую: не было у Маши и намека на молоко.
Дверь в палату снова открылась.
– В процедурную, на перевязку! – послышался раскатистый крик.
Обладательница голоса тут же скрылась, а звучное эхо прогромыхало вместе с грузными шагами дальше по коридору.
– В процедурную, на перевязку!
Маша с трудом выдрала грудь из цепких десен и растерла посиневший сосок. Ребенок сморщил личико, захныкал и, пока мать сползала с кровати, залился истерическим плачем.