– Уволю всех к чертовой матери, без выходного пособия. Ординарца к артиллеристам, живо, – прорычал он, ясно понимая – момент упущен.
В бинокль четко видно раззявленные в крике и ярости рты польских кирасиров. До наших позиций осталось триста метров, затем – двести. Из траншей грохнул первый залп карабинов, застрекотали ручные пулеметы. Кошкин повернул бинокль направо. Ямпольский полк вступил в бой. Край тяжелой польской лавы таки зацепил его. Несмотря на неопытность рекрутов, первый удар сдержали – прогнулся только центр. Первые ряды конницы повисли на копьях, слышался треск немногочисленных карабинов. В траншеях началась свалка.
У Кошкина екнуло сердце: «Не дай Бог, убьют сына». Он себе этого не простит.
* * *
Краковское сражение Гоша запомнит надолго. Большие потери в полку и его роте мигом избавят от розовых очков и заставят повзрослеть. После первого залпа артиллерии у него зародилось подозрение, что битва началась как-то неправильно. А перенос канонирами огня в глубь порядков польской конницы лишь укрепил в этом мнении. Почти не пострадавшая тяжелая кавалерия перла на русские позиции. Гоша вполголоса выругался:
– Рота, приготовиться к отражению атаки.
Рекруты задвигались, выстраиваясь в две шеренги, ощетинившись копьями. В центре расположились стрелки с карабинами. Два ручных пулемета Гоша поставил на флангах. Конная лава достигла рогаток и волчьих ям, пошла свалка. Лошади валились, давя всадников.
По всему полю стоял ор людей и ржание несчастных животных. Основную массу кавалерии препоны не остановили. На позиции навалилась многотысячная тяжелая конница. Русские стрелки разили поляков из траншей – частый стук карабинов сливался в нескончаемую очередь. В неприятеля полетели гранаты, во многих местах возникла рукопашная. Князь Кошкин был вынужден послать на фланги гвардейцев – по тысяче воинов на каждый. Ямпольский полк держался из последних сил – полегло не менее половины бойцов.
Поначалу державшийся позади роты Гоша со спецами был вынужден принять участие в обороне. Трупы завалили обе траншеи. Польские драгуны, имевшие на вооружении кроме короткой пики и тяжелого палаша два кавалерийских пистолета, пользовались ими с большим успехом. Вал из павших людей и лошадей высился перед первой траншеей.
У Гоши гудела голова от полученного удара палашом по каске – он, превозмогая тошноту, перебинтовывал плечо раненому Нунге, спецы молотили из автоматов не переставая, отбивая очередную атаку.
Остатки роты сгруппировались возле командира – матерящихся воинов окутывала дымка от выстрелов допотопных самопалов и пистолетов. Люди теряли человечье обличье. Вот рекрут, оставшийся с обрубком копья, кидается на поляка, стаскивая его за ногу из седла, и, забыв про свою саблю, душит врага, вдавливая того лицом в бруствер. Два дюжих парня, подняв драгуна на копья, но не пробив латы, кидают его, словно сноп, метров за пять. У поляка, брякнувшегося о землю, вышибает дух и, кажется, навсегда. Гоша, наполовину оглохший, отстреливает наиболее ретивых из личного оружия. Щелк – затворная рамка встала в крайнее положение. Нунга, занятый набиванием патронов, подсовывает полную обойму. Гоша переключается на карабин. Самозарядный ствол позволяет производить десять выстрелов мгновенно, только нажимай на курок. Смена магазина: бах-бах-бах. Поляки валятся с седел, не успев понять, что их убило. Пули прошибают латы насквозь – короткий вскрик, всхлип, и очередной шляхтич отправляется в «край вечной охоты».