С кем-то отношения длились несколько месяцев, пока ни к чему не обязывающий секс вдруг не начинал претендовать на большее. С кем-то всего одну ночь. И таких ночей было огромное множество.
Ира стала чем-то новым. Было в ней неуловимое ощущение искренности, словно голой в моей постели она была не только телом, но и душой. И я упивался этим, как вампир кровью девственницы.
Но она смогла ударить больно, будто смогла нащупать старую рану.
Значит, не хотела моего ребенка. Беременна ли? Не знаю. Но если это так и эта с*ка решит выдать моего ребенка за ребенка своего мужа, сотру ее в порошок. И плевать я хотел на все. Чтобы невинный малыш терпел издевательства, неприязнь и насмешки…
О чем я думаю? Она хорошая мать. Никогда не позволит так обходиться со своей плотью и кровью. А если Влад узнает? О да, он узнает, мы с ним ни капли не похожи.
Мысли, словно пчелиный рой, гудят в моей голове. И сквозь мелькающие образы я вижу ее глаза. Голубые, холодные, сверкающие гневом и разящие презрением. А в их глубине, на самом дне, туда, куда она никого не пускает, затаилось что-то… И это что-то не дает мне покоя. Я снова и снова мысленно всматриваюсь в эти небесные омуты, будто ищу ответы, которые она так мне и не дала.
Глава 11
Калейдоскоп дней мелькает так быстро, что у меня кружится голова. Цвета почти не меняются, просто чередуются один за другим, но больше не надоедают.
Утром серый. Всегда серый, несмотря на то, светит ли ярко солнце или идет дождь. Я с трудом открываю глаза, будто закрыла их пять минут назад. Без всякой радости встречаю новый день, который дается мне тяжело. Готовлю завтрак, отвожу Женю в садик, бегу на работу.
Днем – лиловый. Я немного оживаю, но это словно катиться по накатанной, а не действовать по собственному желанию, используя силы и энергию. Дела занимают меня, отвлекают, но не захватывают. Я иногда борюсь с рассеянностью, пытаясь не написать какую-то глупость в документах. Руки опускаются сами по себе, слабеют, вянут. Но я даю себе встряску и продолжаю движение, словно заведенная игрушка моей дочери.
К вечеру завод заканчивается. Темно-синие сумерки заставляют меня зябнуть, несмотря на теплые весенние вечера. И ветер кажется ледяным, пока я добираюсь в небольшую квартирку, которую зову своим домом. Готовлю ужин, механически занимаюсь домашними делами, почти усыпаю в ванной.
Но ночью меняется все. Тоскливо-голубая дымка дремоты охватывает уставшее тело, иногда баюкая, иногда жестко сбрасывая в сон, словно парашютиста с высоты в полторы тысячи метров. Резкие пурпурные блики заставляют тело вздрагивать, нервными движениями мышц отзываются на полузабытые, полувымышленные образы. А когда узнавание приходит, я погружаюсь в греховно-красный.