— Что еще ты задумал? — осторожно спросил он.
Не менее жестокий, чем собеседник, он гораздо больше ценил тонкие решения, прелесть которых была недоступна Тайну.
— Не переживай, ничего особенного. На верфи есть недовольный рабочий. Кажется, он не так посмотрел на леди, и Роуланд приставил ему нож к горлу. Это событие само по себе интересно. Роуланд, видимо, питает к девчонке какие-то чувства. — Тайн деланно вздохнул. — Однако сейчас не это важно. Роуланд, естественно, утратил расположение рабочего. Тот даже собирался уйти с верфи, но я ему заплатил, и он остался. Этот человек может нам пригодиться для получения информации или саботажа. На твоем месте я бы постарался в ближайшую неделю подготовить для мисс Саттон новое предложение.
После поездки в Воксхолл прошла неделя. Элизе казалось, что она сойдет с ума от безделья, если еще хотя бы полдня ничего не произойдет, когда доставили записку от Роуланда. Яхта почти достроена! Элиза подумала, что сойдет с ума от радости. Конечно, яхта еще не полностью готова и впереди немало работы, однако каркас обшит и проконопачен, а это уже большой шаг вперед. Сжимая в руке записку, она посмотрела на часы на каминной полке гостиной. До приезда Роуланда оставался час. Хватит времени переодеться. Элиза позвонила горничной и бросилась в свою комнату.
Возможно, нелепо ожидать с таким нетерпением визита Роуланда и прогулки с ним, но Элиза думала иначе. За неделю она успела навести порядок на чердаке и написать огромное количество писем, однако свободного времени все равно оставалось в избытке, и она, предоставленная сама себе, проводила в раздумье бесконечно долгие дни.
Еще никогда она так долго не маялась об безделья. По доброй воле став узником в своем собственном доме, впервые в жизни обрела полную свободу и почувствовала себя абсолютно одинокой. О, небеса, вы только послушайте! Она говорила как Чарльз и, что хуже, вела себя как он. Это было невыносимо! Ей даже казалось, что в голове звучит насмешливый голос Дориана, который ругает ее за благопристойное ничегонеделание. Впрочем, Элиза и сама всю неделю ругала себя за это. Не так она привыкла проводить дни. Она не могла выезжать в свет и наносить визиты, но и сидеть дома в одиночестве, спрятавшись от всех, не хотелось. Даже с гардеробом были неясности. Согласно приличиям девушки не обязаны носить траур по отцу, но Элиза уже перешагнула этот возраст. Глядя на туалеты приглушенных лиловых и серых тонов, она понимала, что платья не соответствуют той фазе траура, в которой она пребывает, однако делать какие-то уступки обществу пока не собиралась. К счастью, она выглядела благопристойно и в этой одежде, только она не подчеркивала женскую красоту.