В ожидании ратификации меня стали одолевать мысли, под каким бы претекстом съездить в Богородицк для встречи с Голицыным. Обсудить было что — но из столицы внимательно следят за такими встречами и не любят, когда генералы меж собой сговариваются. Впрочем, государыня сама сотворила прекрасный повод: по заключении мира князь наконец-то получил фельдмаршальский чин, с коим грех не поздравить лично. Подарив великолепную черкесскую саблю, я выразил Михаилу Михайловичу искреннюю радость и честно вытерпел торжественное застолье. Но возможность побеседовать вдали от посторонних ушей сразу не представилась. Ну и ладно: куда нам спешить? Этот город, выстроенный мною поверх маловажной крепости, я ощущал родным в большей степени, чем любое другое место на земле. Благожелательное гостеприимство Адриана Козина, пережившего на комендантском посту все бури, бушевавшие в высших сферах, напоминало о днях молодости и надежд. Только густая седина, выглядывающая из-под скромного паричка хозяина города, служила свидетельством неумолимого течения времени. На обеде у фельдмаршала всплыл еще один пришелец из прошлого.
— Ваше Превосходительство, Александр Иваныч?!
— Петро?! Здоровэньки булы! Как поживают украйны польские? Татары тем летом сильно вас погромили?
— Та ни… Краем пройшлы. От ляхи жмуть, просто беда! При Петре Алексеевиче сидели тихо, как мухи мертвые — а как государь соизволил преселиться в небесные чертоги, так и спочали нос подымать: всюду радость, стрельба и попойки. Паны казачьи земли заезжают, православных гнут под себя. Саблей и плетью вводят унию…
Подошел унтер с кувшином, из-за плеча наполнил опустевший кубок. Старый есаул омочил венгерским сивые усы, взглянул просительно:
— Кто бы Ее Императорское Величество умолил протестацию сделать королю, дабы сей злобе и алчности предел поставить. А то ж пропадет Белоцерковщина, и все Правобережье с нею. Одни в гайдамаки пойдут; другие в надворные казаки, магнатам в услужение, — и восстанет брат на брата, аки Каин на Авеля…
— Петро Григорьич, рад бы помочь — да не послушают меня ТАМ. Кто такой Сапега, тебе надо рассказывать?
— Ян Казимир? Клеврет Лещинского, ярый ненавистник православия.
— А то, что князь Александр Данилович старшую дочку за его сына сосватал, знаешь? Да еще, по слухам, Светлейший на Курляндское герцогство облизывается, и потому нуждается в дружбе поляков. Вот теперь подумай, какое в Санкт-Петербурге настроение, и станут ли первые люди за казаков вступаться. При государе Алексее Михайловиче у бояр сомнений не было, кто им ближе — православные хлопы или римской веры шляхта. Теперь все иначе: скорее, сословный дух перевесит. Не дождетесь вы заступничества. Хотел бы ошибиться, но это вряд ли.