Так вот, не думай, что парней такого сорта мало; их тьма-тьмущая в каждом учреждении; они изворачиваются и всячески цепляются за свои местечки и говорят: "Не пойду", - и не идут, и никогда не удается послать их на фронт.
- Все это не ново, - говорит Барк. - Знаем, знаем!
- А канцелярии! - воскликнул Вольпат, увлекшись рассказом о своем путешествии. - Их целые дома, улицы, кварталы. Ведь я видел только один уголок в тылу, один пункт, а чего только не нагляделся там. Никогда бы не поверил, что во время войны столько народу просиживает стулья в концеляриях...
В эту минуту кто-то высунул руку и подставил ее под дождь.
- Соус больше не течет!..
- Ну, тогда нас погонят в прикрытие, увидишь...
Действительно, послышалась команда: "Марш!"
Ливень перестал. Мы зашагали по длинной, узкой луже, по дну траншеи, где за минуту до этого вздрагивали и расплывались дождевые капли.
Ноги хлюпали по грязи. Вольпат снова принялся ворчать. Я слушал его, глядя, как передо мной покачиваются плечи, прикрытые убогой шинелью.
Теперь Вольпат сердился на жандармов.
- Чем дальше от фронта, тем их больше.
- У них другое поле сражения.
У Тюлака давно был зуб против жандармов.
- Надо видеть, - сказал он, - как на стоянках эти молодцы стараются сначала найти, где можно хорошо устроиться и поесть. А потом, когда обделают эти делишки, стараются пронюхать, где идет тайная торговля вином. Они стоят начеку и следят в оба за дверьми хибарок: не выйдут ли оттуда солдаты навеселе, поглядывая направо-налево и облизывая усы.
- Среди них есть и хорошие: я знаю одного у нас, в Кот-д'ор.
- Молчи! - решительно прервал его Тюлак. - Все они хороши: один лучше другого.
- Да, им лафа, - сказал Вольпат. - А ты думаешь, они довольны? Ничуть не бывало... Они ворчат...
- Я встретил одного. Он ворчал. Ему здорово надоела "словесность". Он жаловался: "Не стоит ее учить, она все время меняется. Да вот, например, устав полевой жандармерии: только выучишь главную суть, и вдруг оказывается, это уже не то. Эх, когда же кончится эта проклятая война?"
- Они делают, что им велят, - робко сказал Эдор.
- Конечно, ведь это не их вина. А все-таки они кадровые солдаты, получают жалованье, пенсию, медали, а вот мы только штатские. Нечего сказать, они странно воюют.
- Это напоминает мне лесника, которого я встретил в тылу, - сказал Вольпат. - Он тоже ворчал, что его назначают на работы. "Черт знает что с нами делают, - говорит. - Мы старые унтера; за нами по меньшей мере четыре года службы. Правда, нам платят хорошее жалованье; ну и что ж? Мы ведь на государственной службе! А нас унижают! В штабах нас заставляют чистить уборные и выносить помои. Штатские видят, как с нами обращаются, и презирают нас. А попробуй поворчать, грозят отправить в окопы, как простого солдата! А во что превращается наше звание? Когда мы вернемся после войны в наши коммуны и опять станем лесниками (если только вернемся), люди в коммунах и лесах скажут: "А-а, это вы подметали улицы в X.?" Чтобы восстановить нашу честь, запятнанную человеческой несправедливостью и неблагодарностью, придется составлять протокол за протоколом даже против богачей, даже против важных шишек!"