Он обводит нас взглядом своих маленьких глазок, замечает меня, кивает головой и говорит:
- Ну вот, прошла еще одна ночь!
- Да, а сколько нам еще предстоит таких ночей?
Он воздевает к небу пухлые руки. С трудом он извлек себя из землянки, и вот он уже рядом со мной. Он споткнулся о какую-то кучу; она оказалась человеком, который сидит в полутьме на земле, остервенело чешется и тяжело вздыхает. Паради уходит, шлепая по лужам, ковыляя, как пингвин, среди потопа.
* * *
Мало-помалу из недр земли вылезают люди. В углах сгущается тень; эти человеческие тучи приходят в движение, дробятся... Их узнаешь всех, одного за другим.
Вот появляется человек; голова у него закутана в одеяло, словно в капюшон. Дикарь, или, верней, палатка дикаря! Раскачивается справа налево и перемещается. Вблизи, в плотной оправе вязаной шерсти, можно различить квадратное желтое, йодистое лицо в черноватых пятнах: переломанный нос, раскосые китайские глаза и жесткие мокрые усы, похожие на щетку.
- А-а, вот Вольпат! Как дела, Фирмен?
- Дела, дела как сажа бела! - отвечает Вольпат.
Он говорит с трудом, протяжно, хриплым голосом. Кашляет.
- На этот раз мне каюк. Слышал ночью атаку? Ну и жарили они! Основательная поливка!
Он сопит и вытирает рукавом вогнутый нос. Запускает руку за пазуху под шинель и куртку, нащупывает тело и начинает чесаться.
- На свечке я сжег штук тридцать "блондинок", - ворчит он. - В большой землянке, у подземного прохода, их тьма-тьмущая, прямо кишмя кишат! Я видел, как они шныряют по соломе, вот как я сейчас вижу тебя.
- А кто ходил в атаку? Боши?
- Боши, и мы тоже. Это было у Вими. Контратака. Ты не слыхал?
- Нет, - отвечает за меня толстяк Ламюз, человек-бык. - Я храпел вовсю. Ведь прошлой ночью я был на работах.
- А я слыхал, - объявляет маленький бретонец Бике. - Я плохо спал; вернее, совсем не спал. У меня своя собственная землянка. Да вот, поглядите, вот она, паскуда!
Он показывает на продолговатую ямку у самой поверхности земли; здесь на кучке навоза только-только может улечься один человек!
- Ну и никудышная квартира! - восклицает он, покачивая маленькой, словно недоделанной, головой, - я почти и не дрых; уже засыпал, да помешали... проснулся... Не от шума, а от запаха. Сменяли сто двадцать девятый полк. Да-а, все эти парни шагали у самой моей морды. Я и проснулся: так ударило в нос.
Мне это знакомо. Я часто просыпался в окопах от густой вони, которая тянется за проходящим отрядом.
- Эх, кабы это убивало вшей! - говорит Тирет.
- Наоборот, это их подзадоривает, - замечает Ламюз. - Чем больше смердишь, тем больше их у тебя заводится.