Самир взял ее за руку.
— Дитя мое, — сказал он. — Рад приветствовать тебя. Да будет наш дом навсегда твоим домом.
— Благодарю вас, — чуть слышно промолвила она. — Да будет Аллах милостив.
Самир жестом подозвал Бейдра. Благопристойно потупив глаза, она видела лишь носки его туфель под ниспадающей джалабийей.
— Мариам, — сказал Самир. — Разреши представить моего сына Бейдра, твоего будущего мужа.
Прежде чем поднять глаза, она поклонилась, затем подняла голову. В первый момент она была обескуражена — никто ей не говорил, что у него синие глаза. Сердце ее заколотилось, и она почувствовала, как под чадрой краска приливает к ее щекам. Было столько всего, о чем она не слышала в разговорах о нем… Он был такой высокий. И такой красивый. Глаза ее опустились, и она едва расслышала обращенные к ней слова приветствия — так гулко отдавались в ушах удары ее сердца. Впервые в жизни она почувствовала благодарность к своим родителям за то, что они не отправили ее учиться за границу. Она уже была безнадежно влюблена.
Ужин был чисто формальным обрядом. Самир вызвал из своего бейрутского дома шеф-повара француза, который все и приготовил в лучшем виде. Вместо обычного ливанского меззеха на закуску был паштет из гусиной печенки с трюфелями и зернистая икра из Ирана. Привычные мулукхиех, кролик с рисом, главным блюдом был петух в вине и жаркое из баранины, но десерт был типичным — баклава в более чем двадцати ее медовых вариациях.
Шампанское подавалось на протяжении всей трапезы — единственное исключение из мусульманских правил. Женщины в длинных парижских платьях и мужчины в смокингах вели светскую беседу, обычную при знакомстве домами.
Поскольку ужин близился к концу, господин Риад встал.
— Если мне будет позволено, — начал он в своей чрезвычайно важной манере, — я предложу тост в честь нашего досточтимого хозяина, благородного доктора Аль Фея. Да ниспошлет Аллах ему и всей семье свои милости! — Он поднял бокал и отпил глоток шампанского. — И еще один тост, — быстро добавил он, не ставя бокал на стол улыбнулся Бейдру: — За моего будущего зятя, которого я уже мыслю своим сыном, и за мою дочь. Да благословит Аллах их союз многими сыновьями.
Мариам почувствовала, что краснеет от теплого и доброго смеха за столом. Взглянуть на Бейдра, сидевшего напротив, она не посмела. Ее отец заговорил снова:
— И хотя вопрос о приданом никогда не возникал между нашими семьями, я не хотел бы обойти стороной этот древний и почитаемый обычай. Ибо как еще может родитель выразить свои чувства к дочери и уважение к ее будущему мужу?