Ольга выпила снадобье, легла ждать сон. Темнота постепенно забирала ее, ласкала воспаленные веки, обожженное сегодняшним солнцем лицо. Вот и давний знакомец – острый луч месяца потянулся из окна, как той снежной зимней ночью, когда она так же не могла уснуть и слушала песни волков за рекой.
– Не трожь, – просила Ольга у луча, а сама уж сомлела. И луч зажелтел, засмеялся, обернулся дождем из теплых золотых и невиданных монет, обнял ее. Княгиня застонала, заплакала от счастья, протянула тонкие руки – обнять навстречу, но дождь струился и ускользал, а скоро исчез совсем. Осталось только сладкое счастье внутри нее и покой снаружи.
Неслышно ступая, к кровати подошла Либуша с растрепанною, как всегда, льняной косой, неодетая, в одной рубахе. Обтерла Ольге мокрый от пота лоб, грудь, поправила покрывало. Княгиня не удивилась тому, что Либуша оказалась здесь, в опочивальне, жадно спросила:
– Опять Перун ко мне приходил? Ты видела?
И ворожея улыбнулась, согласно кивнула.
– Я скоро рожу ему сына, – похвасталась Ольга. – Он вырастет великим воином.
– Нет, – не согласилась Либуша. – Ты родишь сына Игорю, он вырастет слабым; и еще двух сыновей ты родишь Игорю, одного за другим. А дитя Перуна будешь носить долго, девять лет и еще три года, и люди не заметят, что ты в тягости. А когда ребенок Перуна наконец родится, ты назовешь его Святославом, и другого такого воина воистину не будет на Руси.
Ольга засмеялась от гордости, но вспомнила, что должна сказать Либуше что-то важное, предостеречь. Уж как ни силилась, не могла сообразить – что сказать.
– Ты, Либуша, не спи! – почему-то сказала Ольга. – Нянька напоила меня сон-травой, знаешь, не листьями, а корешком, похожим на пальчик с ножки младенца. Теперь я могу предсказывать, как и ты, сон-трава помогает предсказывать. Но она приносит несчастье, и потому нянька не велит пить ее часто. А все-таки ты не спи, нельзя тебе спать!
Либуша вытащила из-под кровати лубяное лукошко, полное широких прохладных листьев вяза, принялась сыпать листья на постель, на Ольгу, на пол, а листья все не кончались в маленьком лукошке. В комнате запахло, как в роще. Вяз – это чтобы роды были легкими, догадалась Ольга, признательно взглянула на Либушу и удивилась, как раньше не догадалась. Это же не Либуша, не ворожея с Варяжской улицы, а сама Лада, светлая богиня, и не круглое лукошко, а священное кольцо в ее руках. Лада положила сияющую руку княгине на лоб, и Ольга мгновенно уснула, крепко, без сновидений.
Нянька подошла, стряхнула с перины неведомо как залетевший на постель вязовый лист, забормотала невнятно привычный заговор от злыдней, навьев и всякого лиха.