— А кому я нужна? — насупилась Ада. — Раньше у меня был сосед, Клим Рогов, но он уехал в Кантон.
У Даниэля екнуло сердце: значит, он правильно угадал!
— Я знаю, что Рогов прислал вам кое-какие бумаги. Можно на них взглянуть?
Ада изменилась в лице.
— А… а зачем они вам? Вы ж по-русски не понимаете.
— Я веду дела на юге, и мне важно знать, что там происходит. — Даниэль вынул из бумажника десять долларов. — Это ваш гонорар за услуги переводчика.
— Я не могу — это частный дневник! — запротестовала Ада. — Клим послал его не мне, а Нине Купиной!
— А она тут при чем?
— Они еще в России поженились. Но она его сроду не ценила — впрочем, и остальных мужчин тоже.
Даниэль достал сигареты, но сколько ни чиркал зажигалкой, не мог прикурить — палец все время срывался с кнопки. Ада услужливо поднесла ему спичку.
— Я правильно понял, что вы не отдали Нине дневник? — спросил Даниэль, глубоко затянувшись.
— Мне было некогда — я целыми днями на службе.
Он отсчитал Аде еще сорок долларов:
— Этого хватит, чтобы расплатиться с вашими долгами. Переведите мне то, что написал Клим.
Ада посмотрела на деньги, потом на Даниэля и, чуть не плача, кивнула:
— Хорошо.
Ада сидела у открытого окна и, путаясь в словах, переводила записи из небольшой книжки с потертыми углами.
Дневник Клима Рогова ошеломил Даниэля. Теперь ему стали понятны намеки, которые делали знакомые: оказывается, у Нины родилась дочка, и весь белый Шанхай решил, что ее отцом является мистер Бернар.
Он то и дело стискивал до боли челюсти и кулаки, с шумом выдыхал воздух, пытаясь расслабиться, но через минуту мышечное напряжение возвращалось.
Это была жгучая, удушливая ревность, от которой не было спасения. Кого он ревновал? Женщину, которую сам решил оставить? И к кому? К беспаспортному неудачнику?
Добравшись до очередного объяснения в любви, Ада поднимала на Даниэля глаза:
— Вам, наверное, это неинтересно?
Но каждый раз он криво усмехался:
— Продолжайте.
Слава богу, Клим не упомянул ни о товарище Кригере, ни о кантонском аэродроме. Дочитав дневник до конца, Ада хотела спрятать его в стол, но Даниэль не позволил ей:
— Дайте сюда!
Ада молча протянула ему записную книжку.
— Я увеличу вам жалованье, чтобы вы могли платить за квартиру, — пообещал он и, сухо распрощавшись, вышел на улицу.
Во дворе филиппинки развешивали белье, а из раскрытого окна доносилось неумелое пиликанье на скрипке.
Даниэль физически ощущал дурноту — будто его отравили. Он не помнил, как сел в автомобиль, добрался до дома и заперся в своем кабинете.
Оказывается, женщина-лисичка, сводившая его с ума, была беременна от другого… Даниэль то негодовал, проклиная себя и Нину, то смеялся хриплым смехом, то листал дневник Клима, усеянный мелкими славянскими закорючками.