Думаю, мы наломаем немало дров, прежде чем добьемся хоть каких-то результатов. Джонни, без сомнения, прав, когда говорит, что темные крестьянские парни вместе с оковами стряхнут с себя остатки миролюбия. Они убьют и ограбят любого белого, считая, что это и есть борьба за свободу Китая. Им совершенно без разницы, кто окажется перед ними — я, капитан Уайер или монашки, раздающие суп голодным сиротам.
Увы, в этом конфликте я не могу принять ничью сторону и потому считаю «своими» только жену, дочь и нескольких добрых знакомых.
Похоже, Нинина идея насчет телохранителей пришлась как нельзя кстати.
По Международному поселению кочуют слухи о том, что рабочие забивают камнями иностранных мастеров и грабят лавки китайцев, заподозренных в сотрудничестве с «белыми дьяволами». На волне всеобщего страха перед погромщиками Нина сразу получила официальное разрешение на охранное агентство и набрала три десятка белогвардейцев, живущих на авеню Жоффр.
Новое дело совершенно поглотило ее: заниматься календарями ей некогда и она оставила их на Бинбин, а сама целыми днями ходит по клиентам и подписывает договоры об охране складов, магазинов и свадеб.
По вечерам, усталые и довольные, мы с ней встречаемся в детской — возимся с Китти и устраиваем то танцы втроем, то театральные представления с плюшевыми зверями.
Я уже немного научился понимать Китти. Оказывается, она лепечет аж на трех языках: русские слова предназначаются для родителей, английские связаны с игрушками и детской площадкой, а шанхайский диалект, которому она обучается у амы, идет в ход во время еды, купания и сидения на горшке.
Кто бы сказал мне три года назад: «Ничего не бойся! То, что ты сейчас расцениваешь как непоправимую беду, послужит основой для глубокой, сильной и безусловной любви».
Теперь мне смешно оглядываться назад и вспоминать, каким я был болваном. Недоверие и обиды подобны пыли на окнах: если ее не смывать, то уже не видно, что происходит вокруг, и из-за нехватки света ты не можешь правильно оценивать события. Ты совершаешь один промах за другим, а между тем в комнате становится все темнее и темнее, но ты винишь в этом кого угодно, кроме себя.
Жаль, что Ада повторяет мои ошибки. Я сходил к ней в Дом Надежды, но она отказалась со мной разговаривать и даже не открыла мне дверь. «Вы меня бросили, я вас ненавижу» — вот и все, что мне было сказано.
Ада не допускает мысли о том, что она неправильно истолковала события, и пока ей самой не захочется все исправить, я ничего не смогу доказать. Пусть живет как знает — она уже большая девочка, а мне, если честно, некогда выяснять с ней отношения.