Было совершенно непонятно, как Хо Цун относится к подсудимым. Однажды он сказал Фане через переводчика, что ее муж — недобрый человек:
— Из документов, изъятых в вашем полпредстве, известно, что Михаил Бородин называл доктора Сунь Ятсена «много воображающим о себе простаком». Это очень нехорошо — осуждать господина за его спиной.
Фаня заерзала на скамье, и Нине показалось, что она сейчас ляпнет что-нибудь ужасное. Но та, слава богу, ответила, как ее научил Левкин:
— Я всего лишь женщина и не вмешиваюсь в дела моего мужа.
Саму Нину долго расспрашивали об аэроплане: откуда он взялся и кому она собралась его передать.
— Меня оклеветали! — страстно говорила она. — Вызовите сюда людей, которые подписали протокол об обыске — пусть они докажут, что это мой аэроплан!
Судья произнес что-то и переводчик замотал головой:
— Это для вас невыгодно — иначе рассмотрение дела затянется еще на несколько недель.
Нина беспомощно оглянулась на адвокатов. Что судья имел в виду? Он хотел побыстрее разделаться с нею? Или вправду желал ей добра?
Защитники говорили и говорили по-китайски: о чем — бог весть.
Если Хо Цун все-таки велит казнить подсудимых, что с ними сделают? Нина много раз видела во сне, как ее ведут сквозь бранящуюся толпу, а она шарит взглядом по чужим лицам и не может найти Клима. Зовет его так, что срывает голос от крика, а Клим не отзывается…
Судья объявил перерыв. Все встали, он вышел, и конвойные повели измученных подсудимых из зала.
— Хо Цун вроде прислушивался к Ма Дэчжэну, — шепнул Нине один из дипкурьеров.
Она безучастно кивнула: ей так и не удалось запомнить, кто из китайских адвокатов был Ма, а кто Го.
В ночь перед последним заседанием Нина не спала. «Я себя доведу…» — повторяла она, но именно этого и хотелось: уснуть и не проснуться. Впрочем, ждать осталось недолго.
Она проводила ладонями по шее: сзади — там где под волосами была ямка, которую так любил целовать Клим; спереди — по дергающемуся от судорожных рыданий горлу. Вот тут пройдется лезвие кривого китайского меча, и все, что было тобой — такое живое, теплое и драгоценное, — за одну секунду превратится в кровавые останки, до которых страшно дотронуться.
Еще ни разу в жизни, даже во время войны, Нина не испытывала такого отчаянного страха смерти.
Когда-то в детстве она видела олененка со сломанными задними ногами: охотники нашли его в лесу и принесли показать ребятишкам. Нина помнила, какими глазами он смотрел на нее — весь трясущийся от животного ужаса, со слипшейся шерсткой на грязной сопливой мордочке.
Потом сосед принес маме кусок еще теплого мяса с налипшими рыжими шерстинками: