При всем желании Нина не могла влиться в этот сверкающий поток богатства, связей и возможностей: во-первых, она была женщиной, во-вторых, у нее не было гражданства и начального капитала, а в-третьих, Нина мало что понимала в коммерции.
— Давайте откроем кинотеатр? — предлагала она Иржи. — Снимем помещение и возьмем в прокат скамьи и проектор.
Но Лабуда каждый раз поднимал ее на смех:
— Замучаетесь утрясать дела с цензурными комитетами. В Шанхае их три штуки — международный, французский и китайский, и каждый требует вырезать из фильма что-то свое. Помните, мы с вами ходили на «Любовников ночи» и вообще не поняли, о чем шла речь? Когда публика недовольна, она ломает скамьи и аппарат. Кто будет платить за испорченное имущество?
— Может, возьмем подряд на ремонт дороги? — не сдавалась Нина. — Вы же видели, как тут чинят мостовые: булыжник выпадает, приходят кули и замазывают дыру глиной. Все это держится до следующего дождя.
Лабуда смотрел на нее, как на дурочку.
— Подряд вам никто не даст — это слишком доходное дело. Глина бесплатная, кули стоят меньше доллара в день, а за дорожные работы муниципалитет платит большие деньги. Подрядчик дает отцам города взятки и специально делает работу кое-как, чтобы на дороге как можно скорее появилась новая яма и его опять позвали ее заделывать.
Все чаще и чаще Нина впадала в тоску: «Я хочу домой! Не могу я тут!»
А где могу? В России? Ее больше нет!
Нина не могла смотреть на соотечественников без содрогания: вчерашние герои войны собирались у благотворительных кухонь и стояли с мисочками в затылок друг к другу. Какой позор!
Как Нина и предполагала, русские стали олицетворением злостных неплательщиков. Если раньше она могла набрать в лавке товару и расплатиться через месяц, то теперь, заслышав ее акцент, приказчики требовали деньги вперед. В банке клерк даже не захотел разговаривать с ней о кредите. «Лиц без гражданства не обслуживаем», — сказал он и закрыл окошко.
Клим говорил Нине, что ей от природы свойственно необыкновенное упорство: «Ты не сдаешься, даже когда у всех вокруг опускаются руки». Только этим она и подбадривала себя… А потом пугалась и злилась оттого, что опять вспоминает прошлое.
От Иржи не было никакого толку — он даже не надеялся на успех и прямо говорил Нине, что она проест деньги и превратится в мелкую уголовницу, а сам он сопьется и умрет. Он злился на себя из-за собственной никчемности, а еще больше на Нину — за то, что она пыталась трепыхаться и тем самым подчеркивала, что у нее больше мужества и силы духа. Порой он так надоедал ей своими мрачными предсказаниями, что ей хотелось запустить в него туфлю.