Выпив эля и поговорив о делах в деревне и на мельнице, два старых друга погрузились в молчание. Авил лениво наблюдал за тем, как солнце, с трудом перевалив высшую точку своего пути, медленно падало куда-то за горы. Джон снова плеснул себе эля, жадно припал к кружке.
«Уже третья сегодня», — невольно отметил про себя Авил. Это было не похоже на Джона.
С грохотом поставив пустую кружку, Джон вдруг выпалил.
— Я хочу, чтобы ты ушёл, Авил!
Авил выпрямился на стуле, пошевелил затёкшим плечом.
— Я и так собирался. Дел ещё невпроворот…
— Нет, я хочу, чтобы ты ушёл совсем!
Джон тыльной стороной ладони вытер внезапно выступивший пот. Авил опешил. Ища и не находя причин, он старался заглянуть в глаза Джона.
— Да что же так?
Ещё ниже опустив голову, Джон прошептал:
— Люди и так бог знает что толкуют из-за того, что я мельник…
— Доминиканцы!
Авил понял всё. Глаза застлала чёрная пелена ярости, горло сжимали мучительные спазмы. Он едва взял себя в руки.
— Могу я забрать лошадь и кое-что из вещей?
Джон вскинул голову. В глазах его стояли слёзы.
— Боже, да бери хоть всё!
Авил коротко кивнул в ответ. Спустившись в зал, понял, что никому ничего объяснять не нужно. Софья, зарыдав вдруг, кинулась упаковывать вещи, сыновья тащили сундуки и корзины к телеге, домовой вывел из стойла лучшую лошадь. Руки, словно забыв привычные движения, путали упряжь.
— Дядя Авил, дядя Авил!
Авил, проклиная всё на свете и чёртову упряжь в первую очередь, обернулся на зов. Томми, взмахнув руками, резко остановился, глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание. Помедлив, Авил протянул руку и взъерошил шевелюру мальчишки. Том привычно улыбнулся, но тут же нахмурился.
— Я тут подумал, дядя Авил, может, мне к вашим сбегать, предупредить?
Два старших сына Авила уже обзавелись своими семьями и жили отдельно, один — в семье суконщика, другой — у печника.
— Ну что ж, беги… Спасибо, Томми.
Тот тряхнул головой.
— До свидания, дядя Авил… Возвращайтесь. А то без вас всё как-то не так будет… Уже как-то не так…
Дом мельника стоял на отшибе. Им не пришлось последний раз проехать по центральной улице деревушки. Лошадь ровно шла в гору — к спрятавшемуся в зарослях можжевельника замку — сидя на передке, Авил спиной чуял тихий и печальный взгляд из занавешенных окон. У последнего поля стайкой воробьёв на ограде нахохлились мальчишки. «Будто на ярмарку провожают», — подумалось домовому. Только вот никто не улюлюкал радостно и не подкидывал к небу сплетённые из соломы шляпы.
Первое, что увидел Авил, въехав в ворота старого родового замка, были ряды телег, стреноженные лошади, костры, разложенные прямо на широком каменном дворе. Здесь собралась почти половина населения долины. В толпе беженцев перемешались бородатые домовые, невысокие и хрупкие лесные духи, кряжистые гномы, страшноватые гоблины и даже маленькие безобидные буки, которые только и умели, что ловить мышей да вечером, свернувшись на стропилах, распевать свои бесконечные песни-сказки. Беззащитные твари путались под ногами, хныча и просясь на руки.