Через час, что ли, Мари сделала попытку разогнуть спину, однако бабка Наталья сказала:
– Нет, недостаточно.
– Но ведь уже четыре грядки, Наташа.
Бабка Наталья не ответила.
– Но ведь огород весь мы никак не осилим!
– Не заставляй меня повторять, Мари. Я же сказала: шесть грядок.
Закончившие шесть грядок, они разом иссякли – сели на землю и не вставали. Было слышно, как они дышат. А через минуту-две они встали и припустили бегом, ибо с желанием поесть больше бороться не могли: даже бабка Наталья слишком быстро устремилась в избу. Мари, конечно, летела впереди как на крыльях. Внук за ними еле поспел.
– Садись с нами, перекусишь, – сказала бабка Наталья (нож стучал по столу, она лихорадочно нарезала хлеб).
– Да, садись, садись, – волновалась Мари. – Такая беспокойная у нас ночь сегодня…
Но он-то есть не хотел. Его потянуло на улицу; старухам было не до него, и он, неокликнутый, вновь вышел в огород и уставился на луну: луна, в легких облаках, висела яркая в высоком небе, а низ картины занимали зубчики плетня, как бы вырезанные из черной бумаги. Мальчик взволновался: на частоколе плетня, на неподвижном и как бы вечном, плыли белесые облака, в центре же – тоже неподвижное – разместилось огромное и торжественное желтоватое око. Ощущение красоты и формы взволновало само по себе: оно было так же осязательно, как поверхность предмета, оно было явлено как звук или как запах, и, может быть, красота и форма говорили о желании, но о каком?.. Потрясенный новизной и возникшей тягой, мальчик глаз не сводил и лишь изредка, осторожничая, оглядывался на мокрую ботву и на черное поле огорода, чтобы, оторвавшись от их темной бесформенности, вновь бросить глаза вверх – к совершенству. Он чувствовал себя в полной безопасности рядом с этой грандиозной и торжественной красотой.
Когда мальчик вернулся, они, насытившиеся, лежали на лавках и уже спали: тоненько посапывала бабка Наталья и пушечно-громко храпела крохотная Мари. Он влез на печку и долго, беспричинно томился.
Он еще не заснул, когда дверь в сенях хлопнула и явилась бабка Матрена.
– Внучек, родной мой, – кликнула она негромко, но он не ответил – лежал с открытыми глазами, все еще томимый луной.
Проявляясь, любовь подчас жаждет повелевать или хочет хотя бы и внешнего, тусклого себе подчинения, – бабка Матрена уже с утра командовала:
– Витя, сделай то…
Или:
– Витя, сделай это…
И дергала его по мелочам туда и сюда, как бы желая убедиться, что за время отсутствия те старухи не утопили в своей любви ее любовь и влияние. Мальчик же подчинялся неохотно, скучал и рвался вон.