Император не подозревал, что о его намерениях и целях Ивану Асеню было известно еще до того, как ромеи отправились на штурм Адрианополя. Мария-Белослава, жена брата императора, предупредила отца о готовящемся вероломстве Комнина. Правда, обида на него за то, что он оставил ее мать и женился на мадьярке, не прошла, но приготовления Феодора Комнина к войне с болгарами заставили ее забыть о прошлом. При дворе императора ей поначалу оказывали высокие знаки внимания: как же, ведь ее отец — царь в Тырновграде. А что будет, если ромеи разобьют болгар, отца лишат престола, а то и жизни? Да ее просто вышвырнут из императорского дворца. Уже давно, как только началась подготовка похода на Тырновград, она стала ощущать едва скрываемую холодность по отношению к ней. Даже сопровождать императрицу в походе ее не пригласили, хотя взяли жен всех ее знатных родственников. Для них Мария-Белослава была уже обречена на гибель вместе с Тырновским царством. Дочь Ивана Асеня прекрасно понимала, чего можно ожидать от ромеев — не зря она столько лет прожила среди них — и в тот день, когда Феодор Комнин покинул Фессалоники, гонец Марии-Белославы отправился в Тырновград. Конечно, и она, и ее посланец рисковали жизнью, но другого выхода не было. Благо, что Феодор Комнин стал таким самоуверенным и не приказал установить за ней слежку. Он внушил себе, что стоит ему двинуть свои войска вверх по берегам Хеброса, Иван Асень сдастся без боя. А если и случится битва, так что ж! Армия у него огромная, с приходом Слава она еще более усилится. От жалкого сброда тырновцев полетят клочья. Феодор Комнин, правда, сомневался в верности деспота и потому с беспокойством подумывал: прибудет горец или нет? А после разгрома Ивана Асеня эпирец решил раз и навсегда покончить с родопским дикарем.
Иногда в сознание императора закрадывались мрачные мысли, некое сомнение в своих собственных силах. Но цимбалы и лютни, славословия поэтов и льстецов, парадные одеяния его приближенных, позолоченные латы рыцарей, конские хвосты и страусовые перья на их шлемах, блеск мечей в руках, — все это подавляло и уничтожало любую трезвую мысль. Где уж Ивану Асеню мериться с ним силами! При этом события развивались именно так, как и хотел василевс Фессалоник. На седьмой день после выхода из ворот Адрианополя Слав со своими войсками встретил его на условленном месте. Низкорослые долгогривые кони прогибались под тяжестью вооруженных воинов. Из-под лохматых бараньих шапок и опущенных забрал шлемов блестели дикие глаза горцев. «Укрощу я вас! Укрощу!» — думал про себя император, глядя на их загорелые, покрытые густым волосом руки, крепко державшие поводья. У этих всадников-исполинов, кроме мечей и щитов, были тяжелые железные топоры за широкими из крепкой сыромятной кожи поясами с бронзовыми, железными и серебряными пластинами. На поясах болтались ремешки и высушенные мешочки из мошны баранов и быков, блестящие железные кольца для мелкого боевого снаряжения. — Кое у кого были железные наколенники, у большинства же воинов на коленях пушились волчьи кожи, вывернутые мехом наружу. Вся эта масса дикарей-великанов, спустившихся с гор, напоминала Комнину огромную неприступную скалу, которая двигалась на него. И вел ее деспот Слав, вовсе не казавшийся императору дикарем-горцем, но огромный рост, саженные плечи и серая лохматая бурка роднили его со своими людьми. Среди всех выделялся лишь Иван Звездица. Чистое, чуть полноватое лицо, тонкий римский профиль и белый высокий лоб… Это лицо таило ум, хитрость и коварство. По всему было видно, что он предпочитал воевать умом, а не мечом. Император был наслышан о Звездице. Ему писали о нем Феоктист и Ирина Петралифа. Для них он был страшнее и опаснее Слава. И если бы сейчас Звездицу не представили императору, он все равно узнал бы его.