Было обеденное время, когда горцы прибыли в стан ромеев. Император пригласил Слава и Звездицу на трапезу. Пили старые вина. В честь дорогих гостей пелись песни. Даже императрица соблаговолила улыбнуться деспоту и осведомилась о здоровье племянницы своего супруга.
— Она хорошо себя чувствует, ваше величество. Приказала передать вам, что каждую ночь молится за ваше здоровье, за здоровье всей императорской семьи и ждет вас в гости…
Говоря это, Слав не лгал. Действительно, Ирина Петралифа ждала родственников, но Слав знал, что вряд ли они смогут погостить у нее. Сам он ничего не имел против того, чтобы при удачно сложившихся обстоятельствах и их втолкнуть к Ирине в подземелье, ее и этого хлюпика, который считал себя непобедимым василевсом. От выпитого вина деспот заговорил свободнее.
— И прекрасно, если вы соблаговолите погостить у нас. Мы такую встречу вам приготовим, запомните на всю жизнь.
— О, чудесно, чудесно! — рассеянно воскликнула императрица.
Она уже не слушала Слава — ее глаза ловили взгляд сидевшего напротив молодого рыцаря, прибывшего в свите Маттео Занте из Апулии. У рыцаря были такие же широкие плечи, как у деспота, но он был намного моложе. Глаза его напоминали две маслины, плавающие в оливковом масле. Императрица почувствовала, что нравится ему, и ей это весьма льстило. Если бы не походный шатер, а дворец в Фессалониках, она бы не растерялась, но тут что поделаешь? Оставалось лишь обещающе улыбаться. Деспот уже раздражал ее своим раскатистым говором и бесцеремонным поведением за столом императора.
— Пьем за здоровье василевса! — пророкотал его голос.
Чаши еще не успели наполнить, а он уже снова предложил:
— За победу!
После этого императрица, сославшись на недомогание, поднялась из-за стола, извинилась и покинула шатер. За ней последовали жены приближенных.
Тогда-то и началось настоящее веселье. Цимбалы и лютни заполонили шатер музыкой; улыбки ярче заиграли на лицах хозяев и гостей. И только император сидел на своем походном троне мрачный и безмолвный, словно истукан. На его сухом желтом лице не проступало ни тени улыбки, ни гримасы гнева. Он был похож на икону, вечно безучастную к жизни. Когда музыка смолкла, Слав поднялся:
— Позволит ли василевс сказать мне еще несколько слов?
— Говори! — Комнин сделал знак худой рукой.
— Если василевс соблаговолит приказать, то завтра вечером мы захватим Клокотницкую крепость. Войска царя Асеня там еще нет, а в крепости у меня свои люди, которые нам без боя откроют ворота…
Слова деспота вывели императора из его мрачного состояния. Он обвел глазами своих приближенных. Их лица говорили, что предложение дикого горца пришлось им по душе.