— Забыла она меня! — с улыбкой ответил василевс. — Ждет, наверное, когда я сам к ней приду…
— Боюсь, любезный отец, что дома ты ее можешь не застать.
— То есть как это не застать?
— Она частенько бывает в другом месте.
— Где, милая?
— В доме у твоего севаста Алексея-Иванко. Удивляюсь, любезный отец, что ты не знаешь того, о чем весь город только и говорит…
Василевс готов был рассмеяться, но серьезный вид дочери заставил его подняться:
— Надеюсь, это просто очередная твоя стрела в сторону сестры?
— К сожалению, любезный отец, я говорю правду. Спроси у своего протостратора Камицы. Он их застал… Он тебе все расскажет. Если ты хочешь знать правду, конечно.
Зная характер и повадки старшей дочери, василевс обычно не обращал внимания на ее болтовню. Но сейчас, едва Ирина ушла, он помрачнел, уставился в одну точку, и взор его становился все холоднее и холоднее, пока не помертвел окончательно. Неужели Ирина сказала правду? Привычные сомнения в искренности окружающих его людей охватили Алексея Ангела; постоянный страх, в котором он жил, начал стягивать его сознание железным обручем. Что ж, вполне возможно, размышлял он. Анна красивая, болгарин может увлечься ею. Однако она не только красивая, но и умная… и кто знает, чего стоит ее ум, соединенный с храбростью, отвагой и честолюбием мизийца? Что, если не только слепая страсть влечет его к Анне? Не дрогнула же рука его, поднявшая меч на своего царя Асеня! Мизиец в открытую просит руки Анны… Не рассчитывает ли он, что Анна может стать тем мостом, по которому можно подойти к ромейскому трону?..
Василевс содрогнулся от этой мысли. Надо немедленно разлучить их! Пока не поздно. Ее выдать замуж за Ласкариса, а его… Его он отправит в Филиппополь[47]. Пусть правит этим городом и воюет против своих соплеменников. Битвы охладят его любовный пыл, к тому же любовь мужчины в разлуке, как снег на пасху, долго не лежит….
Василевс поднялся, велел позвать Мануила Камицу. Если протостратор подтвердит сказанное Ириной, он, император, и дня не будет колебаться…
10
Иванко собирался в дорогу. Его ждал Филиппополь. Этот большой болгарский город, входящий в состав империи, был пожалован василевсом ему в управление. Отныне он становился его единоличным хозяином, все в этом городе теперь должны раболепно смотреть ему в глаза, ловить и угадывать малейшее его желание, чтобы избежать гнева нового владыки. Никто из болгар никогда не удостаивался такой высокой чести. И все же севаст Алексей-Иванко не радовался подарку василевса. Он понимал, что это изгнание. Его решили выслать из столицы именно тогда, когда глаза Анны уже не скрывали чувств, рождающихся в ее сердце. Их встреча во время его болезни была только началом. Потом они виделись много раз, правда, в присутствии слуг, но те не мешали им разговаривать глазами. Его тяготило, что они не могут остаться наедине. Кто-нибудь да появлялся не вовремя. Анне эта игра в прятки, может, и нравилась, а Иванко — нет! Он цепенел в ее присутствии, становился неуклюжим, руки его не слушались, смех застревал в пересохшем горле. Что-то волчье затаилось во всем его существе. По вечерам он с большим трудом подавлял в себе желание сбежать в какую-нибудь грязную корчму в поисках женского тела.