— Не знаю, что ты думаешь, протостратор Мануил, о сегодняшней помолвке моей любимой внучки Феодоры… Не ошибся ли я в выборе?
Император замолчал, явно ожидая ответа. Камица встал, но с ответом помедлил. Проклятый Иванко! Он полагал, что из-за него и начались все его беды, охлаждение и скрытое недоверие василевса. Если бы Иванко не просил тогда помощи от Константинополя, ему, Камице, не пришлось бы вести это трусливое войско на Тырново. И не пал бы на его голову гнев венценосного… Алексей Ангел ждал ответа. Камица поглядел на пальцы ног василевса, которые были похожи в воде на тухлые рыбьи головы, и произнес:
— Мудрость моего василевса известна повсюду. Я никогда не льстил ему, но скажу, что и самое большое славословие, какое можно выразить, — это истина, если оно воздается моему василевсу. Феодора — еще ребенок. От помолвки до свадьбы вода в море сменится не один раз. Что же говорить о превратностях жизни человеческой, над которой к тому же всегда висит меч… Если новый севаст доживет до того свадебного дня, значит, он доказал свою верность тебе, солнценосный, и земле ромеев. Я бы желал и тогда стоять здесь, отвечать на твои вопросы, чтобы и тогда меня осеняла твоя мудрость и твое благоволение…
Ответ был высокопарный и хитрый, василевс понял, что Мануил Камица ненавидит Иванко лютой ненавистью, не доверяет ему, не одобряет помолвки, а также не одобряет благоволения императора к грязному варвару. Но Алексей Ангел пока никак не выдал своих мыслей. Он сделал вид, будто ответ ему понравился, и, помолчав, сказал:
— Прими в душу свою севаста Алексея-Иванко как луч моего света, в коем скрыта молния для наших врагов. И не спускай с него глаз!..
3
И Феодор Ласкарис не выносил мизийца. Он возненавидел Иванко с той поры, когда придворная молва связала его имя с именем Анны Комнины. Поначалу ему казалось смешным ревновать дочь василевса к мизийцу, он не мог себе и представить, что какой-то дикий горец может стать его соперником, но все же в душу закрались сомнения, ревность, ненависть. А чем больше императорских милостей сыпалось на пришельца, тем неспокойнее становилось у Ласкариса на сердце, там копилась неприязнь к болгарину, перераставшая в жгучую злобу. Откуда взялся этот конепас, этот рыжий кабан? В империи немало известнейших людей, достойных милости василевса, а чем мизиец знаменит? Хотя бы блистал умом, а то… Но на этом Феодор Ласкарис обычно останавливал поток своих разгоряченных мыслей. В душе-то он понимал, чем брал Иванко, чем нравился императору. Могуч был планинец