Было тихи и сонно, как в большой деревне, только на горизонте, как во время отечественной, стлались чёрные дымы. Однако сколько Цветаев ни прислушивался, раскатов, похожих на гром, слышно не было. Ветер перемен всё же дул оттуда, хотя Пророк как-то обмолвился, что «наши», мол, Киев брать не будут, глупо брать то, что не лояльно, возись потом с чмошниками, вправляй им мозги, учи их уму разуму. Цветаев, честно говоря, не поверил ему. Киев надо взять, и баста! А вот где остановятся – это была тайна тайн.
– Так где, говоришь, твой «чвашник»? – спросил Цветаев.
Они уже подошли в спуску, ниже был виден бульвар Дружба народов – обычно забитый машинами, на этот раз был девственно пуст.
– Как где? – удивился его наивности Жаглин, – вот же! – и показал пальцем на чёрный «ауди», стоящий у откоса, за которым начинался парк, за парком виднелась дорога.
Дверь открылась и из неё вышел человек в камуфляже «жаба». В руках у него был большой, судя по всему, тяжелый пакет и цветы, а на плеча краснела нашивка спецподразделения «сокол». Что-то странное показалось Цветаеву в человеке, но он сразу не понял, что именно.
– Ты уверен, что это он?
– Да! – горько отозвался Жаглин и надулся в очередной раз.
Человек ногой толкнул дверь и вошёл в подъезд. Цветаев представил, как вначале удивится, а потом обрадуется Пророк американцу, и фамилию спросим, и узнаем откуда, а потом на него Гектора Орлова обменяем, суеверно подумал Цветаев, и вдруг ему на одно единственное мгновение показалось, что он уже сглазил всё мероприятие и ничего не получится, и, наоборот, будет только хуже, и он даже повернулся, чтобы сообщить об этом Жаглину. Но у Жаглина было такое жалкое и одновременно просящее лицо, что отступать было поздно. Дело-то пустяковое, успокоил он себя: зайти и взять засранца, авось пронесёт.
Когда они проникли в подъезд, было слышно, как наверху хлопнула дверь.
– Какой этаж? – спросил Цветаев, стараясь не глядеть на страдающего Жаглина.
– Десятый! – дохнул на него запахом перегара Жаглин. – Подождём… – нервно предложил он.
Слушать его без стакана водки тоже было невозможно. Мелкое пособие, а не человек.
– Зачем?
– Пусть разденутся, ляха бляха!
Цветаеву аж зубами заскрипел, но удержался, чтоб не ляпнуть какую-нибудь гадость, например: «Постель – не повод для знакомства!» Несомненно, Жаглин страдал. Лица не нём было, глаза были пустыми как у животного, а на скулах ходили желваки. А ведь он убьёт его, понял Цветаев, точно убьёт.
Цветаев досчитал до тридцати и сказал:
– Ну что, идём, что ли?
– Идём, – простонал Жаглин, сжимая кулаки.