Под крестом же понимали установленный на месте казни столб с поперечным брусом. Что же касается распятия, то оно производилось раньше по-другому, чем нам это кажется теперь: преступника, висевшего в патибулуме, принесённом им самим, на верёвках втаскивали на вершину столба, и укреплённый там брус образовывал поперечину креста. Иногда преступника просто привязывали к поперечине, а иногда прибивали его руки к патибулуму (если это не было сделано ещё перед казнью), а ноги — к столбу и оставляли умирать в страшных муках.
Здесь, в Риме, как и в Константинополе, у меня появилась возможность ознакомиться с трудами римских и греческих писателей. В Латеранском дворце имелась богатая библиотека, где я брал книги этих язычников, а также книги наших церковных патриархов.
У Плутарха рассказано о восстании Спартака, в частности о том, как в руки римского полководца Красса имели несчастье попасть шесть тысяч рабов. Красс приказал распять их вдоль Аппиевой дороги. (По ней и нам с Константином и Мефодием пришлось однажды проезжать.) Шесть тысяч трупов несколько месяцев висели на крестах, служа доказательством победы Рима и средством устрашения других рабов, вселяя в их души ужас.
Видимо, такой же ужас испытал и я, когда посетил в лунную ночь Колизей, полный загадочных призраков.
Больших трудов стоило мне и Доброславу уговорить одного римлянина, христианина, как и я, проводить нас к Колизею ночью, ибо бывать в этом некогда языческом увеселительном сооружении запрещалось нынешними отцами церкви и считалось греховным делом, хотя там давно не велось никаких представлений.
Но страсть порой выше рассудка и идёт наперекор всяким запретам, и об этом говорит Блаженный Августин в своей «Исповеди», рассказывая о посещении Колизея почти пять веков назад другом своим Алипием:
«В Рим приехал раньше меня, а именно для того, чтобы изучать право. И здесь его с небывалой притягательной силой и в невероятной степени захватили гладиаторские бои. И хотя перед тем он питал к ним неприязнь и даже отвращение, несколько друзей и соучеников, шедших с обеда и встретивших его, несмотря на нежелание и даже сопротивление с его стороны, буквально силой — как это могут позволить себе только друзья — потащили его в амфитеатр, где в те дни давались эти жестокие игры не на жизнь, а на смерть.
Он же сказал так: «Тело моё вы можете притащить и усадить там, однако дух мой и мои глаза не будут прикованы к игре на арене; итак, я буду пребывать там, но выйду победителем и над вами, и над вашими играми».
Они его выслушали, но всё равно взяли с собой, может быть, именно потому, что им хотелось узнать, сможет ли он сдержать своё слово.