Ален низко склоняет голову, изо всех сил старается не заплакать на виду у остальных.
– Она ведь считала, что вы все погибли, – продолжает месье Хаддам, помолчав. – Мне кажется, это разбило ей сердце. Она часто тихо плакала по ночам и повторяла ваши имена сквозь слезы.
Когда Ален наконец поднимает голову, по щеке у него катится единственная слеза. Он смахивает ее.
– А я – ее считал погибшей, – говорит он. – Все эти годы. Месье Хаддам поворачивается ко мне.
– Вы ее внучка. Так значит, она выжила?
– Выжила, – тихо подтверждаю я.
– Она и сейчас жива? Я замялась:
– Да.
Хочу рассказать ему про бабушкин инсульт, но слова застревают в горле. Почему, не знаю – то ли сама я еще не готова смириться с этим, то ли мне жалко лишать месье Хаддама надежды на счастливый конец нашей истории.
– Что… Как все это было? – задаю я вопрос после паузы. Старик улыбается.
– Могу ли я предложить вам по чашке чаю?
Но мы все, не сговариваясь, энергично мотаем головами. Нам не терпится скорее услышать его рассказ.
– Прекрасно. – Месье Хаддам набирает в грудь побольше воздуха. – Сейчас вы все узнаете. Она пришла к нам в июле 1942 года. В ту самую ночь, когда начались эти ужасные облавы.
– Vel d’Hiv, – уточняю я.
– Да. До того времени, мне кажется, многие люди закрывали глаза и не хотели видеть, что происходит. Даже и после арестов большинство оставались слепыми. Но Роза, она знала, что может случиться. И пришла к нам, прося защиты и убежища. Моя семья, мы ее приняли. Она рассказала в мечети, что выросла в семье пекарей и кондитеров. Поэтому приютить ее на время попросили именно нас. В те времена общее ремесло значило куда больше, чем разные религии.
Сначала моего отца даже испугало то, как я смотрел на Розу. Ведь она не из наших, а значит, мне не следовало так восхищаться ею – женщиной из другого мира. Но она была очень доброй, ласковой и многому меня научила. А со временем и мои родители поняли, что не такая уж она другая, в конце концов.
Он замолкает на некоторое время, опустив голову. Потом, вздохнув, продолжает рассказ:
– Она прожила среди нас как мусульманка два месяца. Каждое утро и каждый вечер она читала вместе с нами наши молитвы, и это радовало моих родителей. Но она молилась и своему Богу тоже: я каждый вечер, каждую ночь слышал, как она подолгу просила его защитить и сохранить тех, кого она любила. Глядя на вас, я вижу, что Всевышний услышал ее молитвы.
Он улыбается Алену, а тот отворачивается, пряча лицо в ладонях.
– Роза многое узнала от нас и про ислам, и про выпечку, – вспоминает месье Хаддам. – И сама многому нас научила. Она работала с нами в кондитерской. Много часов они проводили на кухне с моей матушкой, они шептались. О чем они вели речь, я не знаю, матушка всегда говорила, что они болтают о своем, о женском. Но ведь именно Роза научила нас печь