Она постаралась подобрать слова, чтобы не сказать лишнего, о чем потом пожалеет.
— Мальчик много гуляет, ест хорошо, растет, может, возраст такой. Ему многие дают больше пяти лет, — пожала плечами Ира, но посмотрела на Андрея, поняла, что он ждет он нее более определенного ответа, и решилась. — Да, Андрей, только не пойму, как ты догадался? Миша выглядит старше семилетних. Его легко принять за школьника.
Анчар усмехнулся. Нюх он не потерял, это хорошо. Теперь можно сказать, что он берется найти мальчишку. Все стало на свои места.
— Ладно, найду твоего пацана, если будешь меня слушаться.
Ира смотрела на Андрея, и не могла поверить: впервые за годы жизни с Мишей она не чувствовала себя рабыней. Рядом с ней случайно оказался мужественный, надежный, волевой человек. За его решением, хотя оно было принято в одну минуту, стояли сила, опыт, и уверенность в своих возможностях. И если ему нужно ее послушание, она будет послушной, но, как свободный человек, добровольно и ответственно.
— Быстро в сумку всю косметику, что есть в доме, красивую обувь, два-три самых нарядных платья, самое лучшее белье.
Она замерла в растерянности:
— У меня и нет ничего, зачем мне косметика, белье? Только то, что из дому привезла. И то… Сколько лет прошло. Все деньги на Мишу уходят.
Анчар махнул рукой.
— Ладно, неважно, разберемся. Поехали спасать Мишу.
На балконе Ира удивленно осмотрелась.
— Ты тут живешь?
— Да, а что?
— Странно, никогда не думала, что можно жить на балконе.
— Ничего странного, не под мостом же… Хотя и под мостом хорошие люди живут.
— Извини, не хотела тебя обидеть.
— Не хотела и не обидела. Я привык. Тут хорошо. А быть самому себе хозяином можно везде.
— Да, конечно.
Анчар не подозревал, что невольно задел давнюю Ирину боль.
Ира не заметила, как потеряла себя. Миша все знал, предвидел, все просчитывал наперед, все сам решал и говорил, что и когда делать. Ей оставалось верить и починяться. Споры их становились все короче. И результат их все легче можно было предсказать: будет так, как сказал Миша.
А от нее, дерзкой, своевольной, острой на язык, ничего не осталось. Даже оболочки. После родов грива непокорных с детства волос утихомирилась и свернулась под Ириными руками в послушный узел на затылке. Взгляд смягчился, его приглушили длинные, пушистые ресницы. Под ними Ира научилась прятать сначала страх и тоску первых месяцев жизни с Мишей, а потом искреннее правдоподобие лжи и уклончивое молчание в отношениях с близкими.
И с Мишей она привыкла говорить, не поднимая глаз. Так оказалось проще подчиняться тому, кто выглядел, как маленький ребенок, но обладал непреклонной холодной волей, прозорливостью и стальным характером взрослого.