— Вот времена пошли, — взял билет Таська, — частная вам здесь лавочка, что ли?.. Ладно, посмотрим, что дальше будет. — Парень он был взрывной, что запал, но и отходчивый. — Мне когда явиться?
— Завтра. В это же время.
9
Сысоевка спала, не издавала ни звука. В одной только избе горел свет, избе Яншиных. Он-то и выдавал в темноте деревушку.
Таська, видать, со сменки вернулся, его, егеря, поджидает.
И точно, едва Ефим поравнялся с соседским домом, тотчас от калитки отделилась знакомая фигура, в белой рубашке, пиджак на одном плече, — Таська уж переодеться успел, точно на посиделки, к девкам собрался.
Ефим остановил лошадь.
— Уж, думаю, не дождусь… — подошел Таська. — Костер, смотрю, палят… шумят. Попала, видать, вожжа под хвост?
— Гуляют. Вырвались на свободу.
— Не много их, значит? — намекнул насчет себя парень. — На одной всего машине?
— На одной…
Почувствовав, что Ефим мнется, тянет резину, Таська напропалую спросил:
— Сказывал хоть?
Ефим лишь повинно и тяжко завздыхал. Он всю дорогу мучился, клял себя распоследними словами, что не выписал вчера путевку парню, что затеял напрасный разговор с охотниками. С ними, как он понял, по-другому надо разговаривать.
— Ну? — допытывался парень.
— Ничего не вышло, Протасий. Не разрешают пока… не заплывай на озеро.
— Да они что? — тихо изумился Таська. — Есть ведь распоряжение охотобщества!..
— Есть. Но они хозяева…
— Какие хозяева? Какие хозяева? — занялся, как лесной пожар, Таська. — Нет у нас хозяев! Все хозяева! Ишь нашлись… озером они завладели! Хотят на птичьи права посадить!
— Тихо, Протасий… тихо. Не горячись, — попробовал успокоить парня Ефим.
Но не тут-то было.
— Что не горячись? Что тихо?.. Завтра охотничаю, и все тут… И никакой мне путевки не надо!
Это уж был вызов. И вызов не столько горторговским охотникам, сколько ему, Ефиму. Вызов его новой должности, обязанностям, долгу.
— Но, но, — как можно строже предупредил Ефим. — Не балуй у меня, парень. Ружье отберу.
— Посмотрим, сказал слепой. — И Таська пошел, деланно беспечно насвистывая.
Раздевался Ефим, не зажигая света, — боялся разбудить Степаниду, ворчанья и лишних расспросов не оберешься. Ходил по избе, словно вор, на цыпочках, выставив перед собой руки и на все натыкаясь.
Забрался осторожно под одеяло, коснулся нечаянно жены, горячего ее бока.
— Господи! — вскрикнула Степанида. — Холодный, что камень. И винищем несет… пошла у мужика жизнь!
— Не винищем. Много ты понимаешь… все бы такие винища пить.
— Поел хоть? — беспокоилась Степанида. — Чую, и лампу не зажигал.
— Сыт я, лежи, — скрючился для согрева Ефим.