– Не верю.
– Чувак, если у тебя есть телка, готовая ради тебя на все, она приходит в юбке, а не в штанах и без трусов. В следующий раз, когда пойдем на свиданку одновременно, я покажу тебе задницу своей милашки.
На следующей неделе во время визита мамы Билли, направляясь к выходу со своей рыжеволосой красоткой, Джонси подмигнул и поднял юбку подруги, демонстрируя голый зад.
Томми покраснел и отвернулся.
Тем же вечером, когда Томми писал Марлен письмо, почерк резко изменился. Филип дописал: «Если ты меня любишь, в следующий раз приходи в юбке и без трусов».
К марту 1976 года у Аллена появилась надежда, что его выпустят на поруки в июне, но когда слушание отложили еще на два месяца, он забеспокоился. Из тюремных сплетен он узнал, что единственный способ добиться условного освобождения – дать на лапу служащему, который отправляет прошения в центральный офис. Аллен опять взялся за махинации: рисовал карандашом или углем наброски, менял их на вещи, которые потом распродавал или обменивал. Он снова попросил Марлен принести апельсинов, накачанных самой лучшей водкой. Один – для Рейджена, остальные – на продажу.
21 июня, через восемь месяцев после того, как его перевели в изолятор, он написал Марлен, что перенос слушания о досрочном освобождении – наверняка какая-то психологическая проверка, «либо же я конченый дебил и не понимаю, что за хрень творю, та-да-да-да». Миллигана перевели к «психам» – все в тот же изолятор блока С, десять одиночных камер, предназначенных для заключенных с психическими отклонениями. Вскоре после перевода Дэнни вонзил в себя нож, отказался от лечения, и его снова перевезли в Главный медицинский центр Коламбуса, но довольно быстро вернули в Лабанон.
Пока его держали в блоке С, Аллен то и дело пересылал записки Уордену Долману – это были официальные протесты против его содержания в изоляторе, поскольку прослышал, что это должно быть дело добровольное. Аллен писал, что нарушаются его конституционные права, угрожал подать на всех в суд. Несколько недель спустя Артур предложил ему сменить тактику – замолчать. Ни с кем не разговаривать – ни с охраной, ни с другими заключенными. Артур знал, что это их обеспокоит. А дети отказались есть.
В августе, после одиннадцати месяцев нахождения в изоляции, в течение которых его то и дело переводили в крыло для психически больных и обратно, Миллигану сообщили, что отныне он может жить с остальными заключенными, как раньше.
– Можем дать тебе работу с относительно безопасными условиями, – сказал Уорден Долман и показал на его карандашные наброски на стенах камеры. – Я наслышан о твоих художественных талантах. Может, хочешь работать в студии мистера Рейнерта?