Аллен радостно закивал.
На следующий день Томми отправился в изостудию. Народу там было много, работа кипела вовсю: кто-то занимался шелкографией, кто-то тиснением, кто-то фотографировал, кто-то работал за печатным станком. Мистер Рейнерт, худенький жилистый мужчина, первые несколько дней, когда Томми просто сидел, не демонстрируя никакого интереса к происходящему, лишь задумчиво на него косился.
– Чем бы ты хотел заниматься? – спросил Рейнерт.
– Рисовать. Я хорошо пишу маслом.
Рейнерт склонил голову набок и посмотрел на Билли.
– У нас никто из заключенных маслом не пишет.
Томми пожал плечами.
– А я пишу.
– Ну ладно, Миллиган. Идем со мной. Думаю, я смогу кое-что для тебя раздобыть.
Томми повезло: незадолго до того в исправительном учреждении Чилликота закрылся художественный проект, так что масло, холсты и подрамники переслали в Лебанон. Рейнерт помог ему поставить мольберт.
Через полчаса Томми принес ему пейзаж. Рейнерт был поражен.
– Миллиган, впервые вижу, чтобы писали так быстро. Да еще и хорошо.
Томми кивнул.
– Мне пришлось научиться делать это быстро, иначе я рискую не закончить.
И хотя картины маслом не входили в программу работы мастерской, Рейнерт понял, что Миллиган лучше всего чувствует себя с кистью в руке, поэтому с понедельника по пятницу ему разрешалось рисовать сколько захочет. Пейзажами Томми восхищались и заключенные, и охранники, и даже кто-то из администрации. Он наскоро работал на заказ, подписывая картины именем «Миллиган»; что-то рисовал для себя, и ему разрешали передавать эти холсты домой с матерью или Марлен.
В мастерскую стал наведываться доктор Стейнберг, чтобы спросить у Миллигана совета по поводу собственного творчества. Томми объяснил ему, как работать с перспективой, как изображать камни словно под водой. Стейнберг приходил в собственные выходные, забирал Миллигана из камеры, и они рисовали вдвоем. Он знал, что Миллигану страшно не нравится тюремная стряпня, и всегда приносил ему длинные сэндвичи и бублики со сливочным сыром и копченым лососем.
– Жаль, что в камере нельзя рисовать, – однажды пожаловался Томми Рейнерту.
Тот кивнул.
– Когда в камере двое – нельзя. Против правил.
Но это правило вскоре удалось отменить. Через несколько дней в камере Миллигана прошел обыск; нашли марихуану.
– Это не мое, – сказал Томми, испугавшись, что ему не поверят и в наказание отправят в «яму» – пустую «одиночку».
Но надзиратели допросили его сокамерника, тот раскололся и признал, что это он курил, потому что его бросила жена. И в «яму» отправили его, а Миллиган на какое-то время остался в камере один.