Я не помню, но как мне тогда показалось, чьи-то сильные руки меня за капюшон маскхалата и вволокли в окоп, ведущий через всю улицу, идущую к цитадели. Еще оставаясь в сознании, я видел на бруствере окопа в различных позах лежавшие промерзшие тела немецких солдат и большевиков, убитых во время рукопашного боя. От жуткого холода их лица стали коричневыми и синими, словно шкура баклажана. Я знал, что во время такой мясорубки закапывать трупы, не было времени. Наши солдаты, голодающие уже несколько месяцев, просто не имели никаких сил, чтобы хоронить своих погибших товарищей. Вот так они тогда и валялись на всех полях сражений, чтобы хоть когда-то дождаться своего погребального часа.
— Русские опять начали свою артподготовку. Сейчас пойдут в атаку! — сказал солдат, перевязывающий мою руку.
Рана была неглубокая и не опасная. Жалкий кусочек свернутого железа от пули был величиной с булавочную головку. Он тогда только пробил рукав моего комбинезона и впился в кожу на глубину одного сантиметра, задев вену. Кровь хлестала из раны, замочив внутри весь рукав. Но и от такого незначительного ранения все мое тело тряс сильный озноб.
— Вам повезло, господин унтер-офицер, иногда такой осколок даже лишает солдата жизни. Упади вы вдалеке от наших позиций и уже через час были бы мертвы. Пару дней и рана заживет. В этих условиях у нас все заживает, как на собаках, — сказал санитар и я почувствовал, что моя кровь остановилась.
В тот момент артподготовки мне хотелось знать, сколько же человек выжили в этом аду во время нашего десантирования?
— Солдат, мне необходимо попасть к коменданту гарнизона, — сказал я, обращаясь к рядовому.
— Вильгельм, — сказал он, — у вас, господин унтер-офицер, ничего нет перекусить? Мы уже месяц, как очень голодаем. Многие даже умерли от голода.
— Продукты, Вильгельм, мы выбросили из самолета при первом заходе. Я думаю, что они где-то рядом с крепостью.
В ту минуту я не хотел доставать из своего ранца хлеб, шпик и колбасный фарш, так как знал наверняка, что изголодавшиеся солдаты набросятся на меня. Мне до глубины души не хотелось погибать от рук своих же соотечественников. Теперь я понял, почему майор Трибукайт ходил по передовой с конвоем автоматчиков. Чувствуя свою смерть от голода, солдаты могли просто растерзать офицера, повинного в их тяжелом положении. В такой период бунты возникали спонтанно, а солдаты целыми ротами сдавались в плен к «Иванам», ведя своих командиров под угрозой оружия. Тогда был выбор или умереть в окопах от голода и прожорливых вшей, или хоть раз в день есть кашу и селедку, которой кормили пленных.