«Вот и я, как этот несчастный паучок, всю жизнь пытаюсь карабкаться вверх, но каждый раз паутинка рвётся, и я оказываюсь ещё ниже, чем была», – тяжело вздохнула Верка.
– Вер! Слышь, Вер, открой. Это я, Райка, – послышалось из-за двери.
Верка притаилась, боясь справедливого гнева подруги.
– Да открой же, я больше не злюсь. Мне нужно кое-что тебе рассказать.
Верка нехотя встала и поплелась к двери. Откинув крючок, она чуть приоткрыла дверь.
– Ну, что надо? – спросила Верка угрюмо.
– Мы через дверь будем разговаривать? – возмутилась Райка.
Верка шагнула в сторону, пропустив подругу в комнату. Райка прошла и села за стол. Верка, сунув руки в карманы халата, присела на подоконник и с отстранённым видом стала смотреть в окно, как мальчишки гоняют по двору жестяную банку. Но Райка вместо того, чтобы сообщить, что хотела, наклонилась к Рите, сидящей на полу, подняла её и посадила к себе на колени.
– Фу! – тут же взвизгнула Райка. – Да она же у тебя насквозь мокрая! Ты чего за ребёнком не следишь? Вечно она у тебя голодная, мокрая, сопли аж до пуза висят!
Верка резко встала, отняла дочку и посадила её опять на пол.
– Это мой ребёнок. Что хочу, то с ним и делаю! Ты зачем пришла? Говори и уматывай!
– Ты чего такая злая?
– А с чего мне добренькой-то быть?
– Нет, Вер, я что-то не поняла: чего ты на меня-то злишься?
– Я на тебя, Рая, совсем не злюсь. Просто не нужны мне ничьи нравоучения.
– Нет, Вер, ты какая-то совсем другая, злая какая-то, угрюмая. Я тебя такой никогда не видела. Ты всегда ведь такая добрая, душевная.
– Закончилась моя доброта, ни капли не осталось! И душа моя сдохла! Растоптали мне душу, понимаешь? – со злостью и в то же время с неимоверной болью в глазах выкрикнула Верка. – Я всегда старалась к людям по-хорошему относиться, с открытым сердцем. Я никогда не врала, не делала другим гадостей. Но мне почему-то никто никогда не верит, обвиняя во всех смертных грехах! Почему? За что?! Ты знаешь, Рая, у меня такое чувство, словно с каждым разом, с каждой людской подлостью, в моей душе как будто что-то надламывается. Я иногда чувствую, как будто я ветка, которую оторвали от дерева и бросили на землю. Раньше, когда было лето, я не чувствовала ущербности своего положения. Меня так же поливали тёплые дожди, на мои веточки тоже садились бабочки, и шелестела я листьями так же, как и другие деревья. Но наступила зима. И вот тут-то все и увидели, что я не такая, как остальные. Я не дерево и не куст, я ущербная одинокая брошенная ветка. Другим веточкам на дереве тепло, потому что они все вместе под тёплыми сугробами спрятались и родительский ствол их живительным соком подкармливает. А у меня никого нет: ни родителей, ни друзей. И вот я, высохшая и никому не нужная, валяюсь на дороге. Все, кому лень обходить, наступают на меня, топчут. Только хруст слышен. Хрусть! Вот одна веточка сломалась. Хрусть! Другая отлетела. Сначала я стараюсь проглотить обиду. Ну и что? Ну и сломали. Они же нечаянно. Они не хотели… Но в результате-то что осталось? Где та красивая пышная веточка? Нету. Одна палка осталась, никому не нужная нелепая коряга, – Верка размазала по щекам окрашенные тушью слезы. – Ты знаешь, Рая, я почти слышу, как в моей душе хруст раздаётся… Хрусть! На свадьбе, когда свекровь заставила предать моих подружек, сломалась первая веточка. Хрусть! В первую брачную ночь, когда все от меня отвернулись, я осталась одна. Хрусть! Вадим меня ударил. Хрусть! Хрусть! Хрусть! Всех обид и не перечислишь. А последнюю веточку мне сломали вчера, когда я выбежала голая с любовником и увидела презрительные взгляды соседей да услышала, как они зашептали: «Ещё одна прошмандовка на нашу голову! Одного ребёнка неизвестно от кого нагуляла, а всё ей мало. Скоро тоже под наших мужей ляжет, б…ща проклятая!» Мне стало так стыдно и так горько! За что они меня так обозвали? За то, что я хотела свою жизнь устроить? Пусть я неправильным путём пошла. Нужно было, конечно, сначала повстречаться, погулять и только после свадьбы с ним в кровать ложиться. Но уж больно мне хотелось быстрее отомстить Вадиму! Всё равно, нельзя по одному поступку судить о человеке, втаптывать его в грязь! У меня такое чувство, будто вчера не твой сарай сгорел, а моя душа в том пожаре превратилась в пепелище…