Гриффин повалился на простыни. Он лежал на спине, закрыв рукой глаза, в голове – никаких мыслей, все тело в приятной истоме.
Чего нельзя было сказать о Геро.
Кровать слегка сотряслась, он приоткрыл один глаз и понял, что его возлюбленная находится не в столь расслабленном состоянии. Он немного смутился, наблюдая за тем, как леди Геро спрыгнула с кровати и нагнулась. Спустя минуту он увидел, что она пытается надеть на себя сорочку – вернее то, что осталось от этого предмета одежды.
Гриффин зевнул:
– Я знаю, что для вас это непривычно, любовь моя, но лучше полежать немного, а потом, возможно, снова повторить, если богу будет угодно, да и у меня возникнет желание продолжить. Нет нужды убегать.
Только слова слетели с губ, как мозг его наконец-то с опозданием проснулся, и он понял, что говорить это было ни в коем случае нельзя.
Геро кое-как надела сорочку и теперь нагнулась, чтобы подобрать с пола корсет. Лицо ее было видно только в профиль, но он заметил, что губы у нее плотно сжаты.
– Я должна уйти.
Ясность мышления он утратил – уж слишком необычным было то, что произошло здесь, – но знал, что не хочет, чтобы она уходила. Гриффин почесал голову, стараясь прийти в себя.
– Геро…
Она снова нагнулась.
Он приподнялся и заглянул за край кровати. Геро стояла на коленях, роясь в куче одежды.
Он вздохнул:
– Останьтесь, и я прикажу подать чай.
Она поднялась на ноги и стала натягивать нижние юбки.
– Меня не должны здесь увидеть.
Гриффин чуть было не спросил, а почему она вообще сюда пришла, но благоразумие – обычно не входящее в число его достоинств – заставило его промолчать. Он понимал, что должен поговорить с ней, но не мог подобрать нужные слова, которые убедили бы ее остаться. Голова наливалась тяжестью, из нее до сих пор не выветрились запахи дыма и тлеющего тряпья после ночного пожара в винокурне.
Черт, он не был готов к объяснениям.
Геро надела корсет и теперь неумело затягивала шнурки. Она, разумеется, привыкла к помощи горничной. Незнакомая доселе нежность охватила Гриффина.
Он перекатился на край кровати и сел, набросив простыню себе на колени.
– Позвольте мне помочь.
Она оглянулась через плечо.
– Я… я сама.
– Вы плачете? – в ужасе воскликнул он.
– Нет!
Но она плакала. Великий боже. Она плачет.
Он не знал, что ему делать, чтобы все исправить.
– Выходите за меня замуж.
Геро замерла, потом повернулась к нему – ресницы у нее блестели от слез.
– Что?
Господи, неужели он только что это произнес? Но, взглянув ей в глаза, он повторил:
– Выходите за меня.
И все встало на свое место – недостающий кусочек из того, что произошло, о чем он и не подозревал. Гриффин вдруг полностью осознал, что, женившись на Геро, он поступит правильно. Он не хотел, чтобы ее обижали, причиняли ей боль. Никто и никогда. Он хотел стать для нее защитой. Впервые с тех пор, как он вернулся в Лондон, он почувствовал, что знает, чего хочет. И этот выбор правильный.