– Я не… – начал было он, но она еще не закончила свой допрос.
– Почему? – с горячностью потребовала она ответа. – Зачем вы продолжаете перегонять этот ужасный джин? Рединг, вы способны на что-то лучшее, чем это занятие.
– Да кто дал вам право судить меня? – Его голос звучал глухо и грозно. – О, я совсем забыл: вы считаете себя добродетельнее всех нас, простых смертных. Вы же леди Совершенство, третейский судья чужих грехов, неподкупная дева, холодная как могильный гранит в январе.
Она чуть не задохнулась. Неужели он видит ее именно такой? Холодной, благонравной девой?
– Как вы смеете? – прошептала она, и глаза у нее наполнились слезами.
Глаза затуманились, и она не заметила, как он протянул к ней руки, и она вдруг оказалась распростертой у него на коленях.
– Черт подери! Я смею, – пробормотал он, – потому что я злобный и самовлюбленный эгоист. Смею, потому что вы такая, какая есть, а я такой, какой я есть. Смею, потому что не могу ничего с собой поделать. Я слишком долго жил без хлеба или вина, еле ползал в отчаянии по безлюдной, бесплодной пустыне, а вы, моя милая леди Совершенство, вы – манна небесная, посланная мне.
Его горячие губы прижались к ее губам. Господи, как же ей не хватало его поцелуев! Она ждала, что он не будет с ней церемониться, но, как ни странно, он коснулся ее… нежно. Очень нежно. Он облизал уголки ее губ, а потом попросил:
– Откройте рот.
Геро разомкнула губы. Гриффин наклонил к ней лицо и просунул язык ей в рот. Небритый подбородок царапал ей кожу, но ей было все равно. Она… сосала его язык, словно это было самое что ни на есть сладкое лакомство.
– Позвольте мне, – снова прошептал он, и она ощутила его широкую ладонь у себя на голой коже прямо под шеей.
Гриффин гладил ее так, как ласкают котенка – осторожно, но умело. Его ладонь спустилась ниже. Все ее чувства сосредоточились на этой руке, на пальцах, которые приближались к соску. Грудь у нее отяжелела, она замерла в предвкушении… Сейчас он коснется напрягшегося соска! Вдруг он легонько прикусил ее нижнюю губу и – о, блаженство! – его пальцы проскользнули внутрь лифа.
Геро выдохнула, чувствуя его горячую руку. Он зажал кончик затвердевшего соска между большим и указательным пальцами, а у нее что-то дернулось между бедер. Она застонала.
– Тише, – пробормотал он. – Позвольте мне… – И спустил лиф вниз, обнажив один сосок. Потом, бормоча, стал развязывать шнурки на лифе, чтобы ослабить корсет. И вот уже обе ее груди оказались в длинных, загорелых пальцах.
– Сладкая, нежная… – продолжал бормотать он. – Позвольте мне…