Ева тенью сновала в толпе чужих людей. На нее никто не обращал внимания, и на мгновение ей показалось, что она тоже умерла, ее тело сейчас гниет в соседнем с матерью гробу, а по комнатам бродит бестелесный дух.
От внезапного головокружения ослабли ноги, и Ева прижалась к стене, чтобы не упасть. Она прикрыла глаза, перевести дух, и уловила разговор с кухни.
— Умереть от остановки сердца в тридцать четыре. Немыслимо! – говорившая была незнакома Еве, но во втором голосе она узнала соседку напротив – женщину считавшую, что, таким как ее мать, место в аду.
— А чего ты хочешь? Она пила, как сапожник. Вот и результат.
Ева выглянула из-за угла, и сплетницы умолкли, но их взгляды были красноречивее любых слов. Они не сомневались: дочь рано или поздно пойдет по стопам матери и утопит свою жизнь в спирте. Наследственность и ничего с ней не поделать – говорили их поджатые губы и полные презрения глаза.
Ева поспешила прочь. Она добралась до кабинета, где никого не было, и пристроилась на подоконнике. Ей надоело слушать фальшивые вздохи и слова сожаления. Будто им есть дело до ее горя! Она прижалась лбом к стеклу, бездумно наблюдая за бьющейся в окно мухой.
Скрипнули петли. В кабинет проскользнул Рома и первым делом спросил:
— Ты как?
— Ничего.
Ева поджала ноги, освобождая место для друга и одновременно пряча лицо от света, отливающего золотом в волосах цвета липового меда.
— Вот так день рождение, — пробормотал Рома.
Была некая злая ирония в том, что мать умерла в день ее шестнадцатилетия. Ева поежилась, ощущая, как холод вьет гнездо в районе живота. Она словно проглотила ведро льда, и теперь у нее внутри плескался Северный Ледовитый океан.
В честь похорон Ева сменила привычные водолазки на платье с круглым вырезом, и горловина уже не прикрывала украшение. Рома, заметив его, помрачнел. Протянув руку, он коснулся кулона.
— Что это?
— Мамин подарок, — она накрыла полумесяц ладонью.
— Ты будешь его носить?
— Почему нет? – ощетинилась она. – Мама хотела, чтобы он был у меня, и я никогда его не сниму.
Рома скривился, чем немало удивил Еву. Ему было противно видеть кулон на ее шее, как если бы он олицетворял что-то мерзкое.
— Что со мной будет? – она сменила тему. – Меня отправят в детский дом?
— Мы этого не допустим, — заявил Рома, и она мгновенно успокоилась. Если кто и найдет решение, то это он. – Мы потребуем признать тебя дееспособной.
Отец Ромы был адвокатом. После его гибели сохранились тонны профессиональной литературы. Он прекрасно разбирался в юридических тонкостях и порой говорил так, словно он на заседании суда.