Убить любого, убить себя. Он дошел до того, что стал ненавидеть жизнь. Зачем он заставлял себя, подталкивал, до ран, до крови, если ничто и никогда не устроит единственного человека, для которого он никогда не будет достаточно хорош для... Хреновое оправдание для жизни... дерьмо... дерьмовая вера в истинное зло, когда жизнь не такая, не для него... ЭТО НЕ ДЛЯ НЕГО. Придет время – и он плюнет на могилу отца, потому что с него достаточно, в нем самом уже достаточно… в нем теперь больше от Малфоя, чем когда-либо было в отце, потому что он ЖИВ.
Драко чуть ли не ощущал это на вкус. Наконец-то, после стольких лет, он полюбил отца. Чувство было странное — новое, почти забавное. Драко Малфой любил отца. Он очень сильно любил его мертвым.
*******
Он внезапно проснулся в тишине. Дерево за окном, все еще оранжевое, усыпанное хрусткими умирающими листьями, нависало над ним в зеркале. Грязное стекло, в пятнах, в отпечатках рук, ног, задниц, многочисленных и горьких совокуплений. Палочка в руке, готова, нацелена, ждет... с ненавистью. Все привычно, все на своих местах: мантии аккуратно сложены, метла убрана. Все было как всегда, и он лежал, дрожа, потея, тяжело дыша в темноте; потом глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Драко не стал закрывать глаза, потому что боялся опять заснуть. А спать он больше не мог. Во всяком случае, не сегодня.
Малфой тронул палочкой свечи и сел на кровати. Из царапины на руке сочилась кровь, над старым шрамом отчетливо виднелись следы ногтей. Ему опять было страшно. Он потрогал раны и скривился. Так просто было залечить их, и так трудно понять, почему он не мог. Не мог себя заставить.
В комнате было слишком тихо и мрачно. Драко хотел, пусть ненадолго, покинуть ее, спуститься вниз, выйти в ночь... Почему-то казалось, что снаружи светлее. Ладно, пусть сейчас это невозможно, наплевать на прогулку. Его хватило на то, чтобы натянуть поверх трусов серые штаны и выйти из комнаты. В гостиной всегда было светло, натоплено и горел камин, и ему нравилось лежать на диване перед огнем.
Под босыми ногами – холодный камень лестницы, но это неплохо. Ему всегда было жарко, а ступени приятно холодили. Все время жарко. Мать говорила, что в нем сказывается кровь Блэков, сильная и горячая. А он вечно спорил. Он — Малфой, более чем кто-либо, - говорил он, - и другой крови в нем нет.
Лестница закончилась аркой, и яркий свет гостиной на мгновение ослепил его.
― Твою мать, ― пробормотал он, спотыкаясь на пути к дивану и прикрывая глаза рукой.
― Небогатый у тебя лексикон.
Глаза привыкли к свету как раз вовремя, чтобы заметить ее саркастическую гримасу.