Изгой (Большаков) - страница 38

Он больше любил лес и его обитателей, чем собственную маму и сестру. Он считал тихую лесную полянку и прилегающую к ней территорию своим убежищем. Неудивительно, что после нелепого убийства ноги сами привели его сюда. Теперь эта стоянка заменяла ему дом.

В этом году, как и в прошлом, Борис с нетерпением ждал тепла, чтобы можно было уединяться в лесу и наслаждаться природой. Как только стал сходить снег, он заходил пару раз посмотреть на свое местечко, свой маленький пятачок, свою полянку, со всех сторон окруженную величественными вековыми соснами. Он предвкушал скорые погожие денечки и ему становилось радостнее на душе. Он с нетерпением ждал, когда солнышко полностью растопит снег, когда пол полянки, усыпанный мягким тонким ковром из хвои и шишек, освободиться от влаги, когда просохнут тропинки и можно будет бегать здесь босяком.

Весна не подвела Бориса. Она выдалась необычно теплая, ранняя и сухая. Последние дни стояла почти летняя погода. Даже в чаще леса, где в прежние годы в это время было полно снегу, остались лишь небольшие лужи, да и то не везде, а местами. Конечно, лес еще не просох, босяком по тропинкам не побегаешь, но на пригорках уже вовсю зеленела первая травка. Все уже пробудилось, ожило после зимней спячки, дышало свежестью. В дневные часы солнце припекало и можно было загорать. Пахло хвоей, смолой и прелым листом. Только ягод и грибов, которые могли бы утолить голод Бориса, еще не было. Но вовсю пели птицы, бегали муравьи и жуки, появлялись первые мухи.

Над головой у Бориса стучал по дереву дятел. Он забрался высоко и где-то у вершины сосны без устали колотил своим сильным клювом. Сосны, скованные зимой белым снежным нарядом, сейчас распрямили свои ветки и пустили смолу. Приятно пахнущая масса застывала густыми капельками на оранжево-желтых стволах.

Но Борису было сейчас не до дятла, он больше не хотел любоваться природой. Даже здесь, на стоянке, в относительной безопасности он не мог прийти в себя и сосредоточиться. Борис до сих пор находился в крайне возбужденном состоянии. Ему было и страшно, и тошно, и угрызения совести не давали покоя. Он никак не мог очнуться от какого-то странного отупения. Сердце колотилось неровно, он поминутно впадал в задумчивость, но думать не мог: обрывки каких-то мыслей лезли в голову и тут же путались, блуждали. Мысли даже не фиксировались в его голове, а лихорадочно сменяли друг друга; он сразу же забывал, о чем думал несколько секунд назад. Эти мысли или мчались как сумасшедшие, так, что нельзя было сосредоточиться, или напрочь исчезали из головы. С его сознанием творилось нечто невообразимое: оно то возвращалось к нему, и он начинал размышлять, то затухало опять. А ему так хотелось осмыслить последние события, понять, что следует делать дальше.