Воротов злился. Он злился всегда, когда выезжал на место преступления. Потому что даже себе не признался бы никогда, что на этом самом месте всякий раз чувствует полную свою беспомощность и растерянность. Никогда не знает, с чего начать, и от этого впадает в тихую злобную панику. Хорошо, что есть методика следственной работы и дознания — тупая, негибкая методика; если применять ее — никогда ничего не расследуешь. Но она есть, и вот в такие первые минуты можно за нее ухватиться.
По этой же причине Воротова немыслимо раздражала шапкозакидательская уверенность давнего друга и почти постоянного напарника — старшего оперуполномоченного Славки Кудряшова. Вот кто всегда знал, что следует предпринять, и немедленно развивал кипучую деятельность.
Но если бы Игорь Воротов в минуты охватывающей его паники и растерянности мог видеть себя со стороны, он с удивлением обнаружил бы спокойного, рассудительного, чуть мрачноватого, опытного сорокалетнего следователя, несуетливо стремящегося к цели.
— Ну что? — Подошедший легкой походкой Слава Кудряшов разминал туго набитую сигарету. — Опросил соседей, тех, кого мы успели разбудить, — никто ничего не видел, не слышал. Завтра ребят еще запущу, конечно. Но чувствую, без мазы. Если бы она орала — кто-нибудь да услышал бы. Эй, господин Воротов, не делайте такое умное лицо — вы же работник прокуратуры.
Сверху им свистнули и замахали — поднимайтесь, мол.
Кудряшов глубоко затянулся сигаретой, сунул руки в карманы и, по-блатному прилепив сигарету к губе, зашагал впереди. Воротов терпеть не мог уголовных замашек своего напарника.
Розыскная собака след не взяла. Запуталась уже в подъезде. Скулила теперь в машине дежурной бригады, утешаемая инструктором. «Даже собака переживает, — тоскливо подумал Воротов, — но ее хоть есть кому приласкать».
На самом деле следователь по особо важным делам Игорь Владимирович Воротов никогда не нуждался в утешении. Но неизменно сочувствовал тем, кому это было необходимо. Еще в детстве, поняв, что родился хлюпиком и выше метра шестидесяти, по всей видимости, не вырастет, Игорь решил, что необходимо заняться своей мужской природой прицельно, основательно, не жалея сил и времени. Нет, он не комплексовал, просто планомерно стал добавлять себе то, чем обделил его Господь. И теперь только очень плохо знавшие, а скорее впервые увидевшие его люди могли заподозрить в этом невзрачном, хрупком, маленьком очкарике то же содержание, что сулила такая непрезентабельная форма.
Другие знали и про его редкую работоспособность, и про удивительный дар анализировать одновременно десятки, сотни фактов, и про отсутствие свойственных мужчинам невысокого роста сложностей в характере, и про черный пояс карате и многие призы на международных соревнованиях. Собственно, со Славой Кудряшовым — суперменистым высоким красавцем — они на почве карате и сдружились. Раз в неделю Игорь вел занятия для коллег. Бесплатно, разумеется. Кудряшов, попав в первый раз в зал и увидев Игоря в бою, был настолько поражен, что, презрев гордыню, напряг всю свою коммуникабельность, чтобы закорешиться с Воротовым, и старался до тех пор, пока они оба не выяснили для себя, что встретились не случайно и могут стать настоящими друзьями.