Кудряшов приосанился, засиял. Ему страшно нравилась его собственная версия. Но Славина радость не отразилась в глазах его собеседника.
— Все опрошенные, все близко знавшие Коляду в один голос утверждают, что у них не было ключей от ее квартиры. Уверяют также, что ни у кого не было ключей от квартиры Коляды. Не давала она ключи никому — вполне естественная позиция женщины, которая, судя по всему, больше года имеет компьютер и ни слова об этом не говорит. Мало того, что не говорит. Еще и усиленно убеждает окружающих в том, что абсолютно с компьютером несовместима. А если у Долгова не было ключей от квартиры Коляды, как бы он в дом ее попал? Дверь бы бронированную взламывать стал, за которой труп лежит?
— Все это так, — не теряя энтузиазма, откликнулся Кудряшов. — Но! — Он многозначительно вытянул вверх палец. — Но! Есть одна существенная деталь, о которой мне поведала Верещагина, и я пока не склонен думать, что это вымысел. Деталь заключается в том, что Алевтина страшно боялась умереть и лежать долго в таком мертвом, я бы сказал, состоянии. У нее страх такой был. Пунктик на эту тему. Неужели ты думаешь, что при этом условии она хоть кому-нибудь, хоть одному человечку на свете, не дала бы ключ от своей квартиры? На всякий случай?
Проводив Воротова до метро, Кудряшов в задумчивости добрел до помещения Центрального пульта вызова милиции. Предъявил на входе удостоверение, пошептался с начальником смены, под лукавыми взглядами девчонок в наушниках (и откуда только все всё знают про его, кудряшовское, донжуанство?) проследовал в крохотный закуток. Вставил в магнитофон принесенную начальником смены кассету.
— Милиция, милиция, — бубнил пьяный мужик, — я щас жену пришил. Падла буду!
— Муж, муж, — срывался у женщины голос, — муж домой не пришел. Обещал в шесть с работы вернуться, сейчас уже два ночи.
— Когда ж это кончится? — шамкала старуха. — Три часа ночи, музыка орет, потолок трясется. Притон долго будет существовать? Я участковому сколько раз говорила…
— Алло, милиция? — голос был мягок и тих, невероятная тоска тлела в его глубинах. — В доме номер восемнадцать по Малой Грузинской совершено убийство. Малая Грузинская, восемнадцать. Квартира сто шестьдесят девять.
Кудряшов перемотал кассету и прослушал запись еще раз.
— Алло, — теперь ему уже не чудилась тоска, а только железная воля бряцала обертонами. — Совершено убийство. Малая Грузинская, восемнадцать…
Кудряшов снова и снова прокручивал запись. Знал ли он сам, что надеялся отыскать в становящемся для него то враждебным, то доверчиво-растерянным голосе?