Лариса пыталась не глазеть по сторонам, но машинально отмечала про себя кипение невидимых страстей, чудовищно дисгармоничные причинно-следственные связи судеб людей, окружающих ее сейчас, в чьих лицах отчетливо отпечатался главный, уже прошедший для них поворотный день их жизни, пролегая морщинами глубоко и прочно, словно горящее клеймо.
«Успела ли понять Алевтина, что, собственно, произошло? Или так и не разобралась до конца? Чувствовать чувствовала, что уйдет. Но почему? Почему сейчас, сегодня? Именно сейчас и сегодня? Поняла ли?» — Лариса вздохнула.
— О, это замечательная архитектура! — заливалась искрящимся смехом Катерина. — Один мой знакомый сейчас строится. Я была потрясена! Правда, я безуспешно его уговаривала: не надо водопада. Он хочет, чтобы по стене коттеджа с третьего этажа падал водопад — и прямо в бассейн. Я говорю: «Не надо Ниагары. Зачем? Стена в доме будет мокнуть». А он мне говорит: «Что ты, Катя, я архитектору столько заплатил, что стена мокрой не будет». И такой у него стальной блеск в глазах — как затвором автомата передернул.
— А вам не хотелось бы, Катя, — вкрадчиво спросил Володя Ткаченко, — иметь коттедж за городом, с водопадом?
— С водопадом не хотелось бы, — смеялась Померанцева. — От водопада мокрицы, брр, случаются. И архитектора придется расстрелять. А я не кровожадная.
«Ты, дурак, не спрашивай, — подумала, — подари — там посмотрим. А водопад всегда выключить можно».
— Я тут намедни в Ленинку зашла, — говорила Лариса мягким своим, улыбчивым голосом, — лет пять там не была. Как в заповедник попала. За стенами все переменилось двадцать раз, все в темпе, все в суете. Мальчики накачанные в кожаных куртках, без всякой мысли в глазах, убить-зарезать — хоть бы что. Девочки с перекошенными от страсти к валюте лицами. Все денег хотят. Все за деньги купить можно. Все решается просто. А там — все те же книжные человечки медленно бродят, в каталогах роются, что-то узнать хотят, что-то им еще непонятно в этой жизни. Совсем другой видеоряд, совсем другая энергетика. И как еще они выжили в наше время?
— Интеллектуалы усугубились сейчас, — со знанием дела молвила Катя. — Как им еще сохраниться? Только вовсе отделившись от жизни.
«Отделиться. Отлететь. Выпасть. Упасть, — подумала Померанцева. — Сделать красивый жест — перестать участвовать. Алевтине удавалось это: быть в гуще жизни и одновременно не иметь к ней никакого отношения. Виртуальная реальность. Меня вот Господь не надоумил, как туда пробиться».
Катя ясно увидела: это она, а не Алевтина стоит на подоконнике и смотрит вниз, спокойно и отрешенно…