— Что ты там делала? — спросил Костя.
Катя вздрогнула.
— Ну, что можно делать в библиотеке? — Лариса изо всех сил старалась подавить ехидство в голове. — Книжки читала.
— О! — завопила Померанцева. — Устрицы!
Даже невозмутимый официант дрогнул. За соседним столиком из рук огромного господина выпала вилка. Весь зал обернулся на этот дикарский вопль. Катя и Лариса обменялись понимающими взглядами. Можно было бы, разумеется, устроить сейчас спектакль, шокирующий эту притворяющуюся приличной публику, но такое не входило в сегодняшнее меню.
Сегодня нужно было решить иные проблемы. Несколько месяцев назад Померанцева, уставшая от бездарных сценариев, откопала где-то дивную рукопись, этакую прозрачную повесть о современной романтической любви, о несбывшихся надеждах, о времени, которое ломает человека, неся его на своих волнах неведомо куда. Катя загорелась сыграть героиню этой повести и даже уболтала своего любимого режиссера заняться сценарной разработкой. Но кино рисовалось безумно дорогим. Чтобы фильм получился красивым и настоящим, съемки надо было проводить и в Европе в том числе. Кто же столько «бабок» отстегнет?
Приятель Ларисиного поклонника, Кости Стрелецкого, вроде как представлялся трепетным почитателем померанцевского таланта, вроде как мялся, жался, но намекал, что не прочь поучаствовать капиталами в Катином кино. Переговоры велись долго, муторно, наживка то заглатывалась, то выплевывалась. Но сегодня наконец должна была наступить определенность.
Именно сегодня — или никогда — нужно вытащить из Ткаченко последнее, решающее слово. И именно в присутствии его друга-компаньона и Ларисы. Чтобы не дать возможности обратного хода, дабы стыдно было потом отказаться — что бы ни случилось.
Вова же Ткаченко трепался напропалую о каких-то яхтах, Катя улыбалась, из последних сил удерживая на лице внимание. Стрелецкий увлеченно вставлял реплики в ткаченковскую трескотню. Лариса кидала на Катю извиняющиеся взгляды: мол, видишь же, слово вставить невозможно. Померанцева изнывала. Наконец лицо ее, в полном составе своих частей, поползло вниз, потускнело, стало буднично-скучным. Лариса, зная необузданный характер подруги, поняла, что назревает скандал.
— Шельмец, представляешь, — знай себе бухтел Ткаченко, — нанял на свою яхту бывшего капитана ледокола. Тут у него команда три человека. Там — ротой руководил. Ну и, конечно…
— Ужасно, когда человек занимается не своим делом, — встряла Верещагина. — Посмотрите вот на Катю. Она просто сгорела в ожидании настоящей работы.
— Да, Володя, что же с субсидиями? С субсидиями-то что? — очнулась Померанцева. — Меня уже тошнит от неопределенности. Так «да» или «нет»?