- Ах... Но ведь я ничего не сделал.
- От перемены мест слагаемых сумма не меняется, - заявила Пакита с непоследовательностью человека, который не хочет, чтобы логика помешала ему решительно следовать по избранному пути. - Я исполню свое обещание, и тебе придется выполнить свое. Тебе настолько не нравится этот договор?
- О, нет, - смущенно пробормотал англичанин, - дело в том... честно говоря, я никогда не принимал его всерьез.
- Почему? Ты не принимаешь всерьез женщин или не принимаешь всерьез меня?
- Ни то, ни другое..., но когда речь идет о человеке вроде тебя, аристократке...
- Хватит этих глупостей! - воскликнула маркиза де Корнелла. - Аристократия - это символ традиций и консерватизма, но аристократы ведут себя, как им взбредет в голову. У буржуазии есть деньги, у аристократов - привилегии.
Энтони подумал, что это простое и прямо заявление, полностью подходящее и донье Антонии де ла Серда, должен был услышать тупой Гарриго. Но ни об этом, ни о чем-либо происходящем здесь он никогда не мог бы сказать ни единого слова.
- А как же...? - начал он.
- Он? - произнесла Пакита с ироничной улыбкой, которая осталась незамеченной англичанином, поскольку девушка стояла против света. - Он никогда не узнает, если ты ему не скажешь. Я верю в то, что ты настоящий кабальеро, а кроме того, важная часть нашего договора - это то, что твое пребывание в Испании не продлится ни минутой дольше, чем необходимо. Давай не будем терять времени. Я снова сказала, что иду на мессу, и кому-нибудь могут показаться подозрительными мои внезапные приступы религиозности.
Холодный юмор Пакиты был не самым лучшим способом пробудить пыл в англичанине, с другой стороны, от него не укрылась ни абсурдность ситуации, ни пагубные последствия для обоих, бросившихся в эти интрижку не по своей воле. Но эти соображения не могли противостоять физическому присутствию Пакиты в крохотной комнате, чья атмосфера, казалось, наэлекризовалась. Должно быть, то же самое чувствовал Веласкес к жене дона Гаспара Гомеса де Аро, рискнув своим положением в обществе, карьерой художника и самой жизнью, подумал Энтони, отбросив здравый смысл и ринувшись в объятья обожаемой женщины.
Полчаса спустя она подобрала с пола сумочку, вытащила портсигар и зажигалку и закурила.
- Я никогда не видел, как ты куришь, - сказал Энтони.
- Я курю только по особым случаям. Тебе неприятно?
Ее голос слегка запинался, и Энтони послышалась в этом легкая нежность. Когда он захотел ее обнять, она мягко пресекла эту попытку.
- Докурю и пойду, - пробормотала она, устремив взгляд на пятна потолка. - Я уже говорила, что не могу долго отсутствовать. Не говоря уже о полиции: если за тобой следят, то они видели, как я вхожу, увидят, как выхожу, и сложат два и два. Конечно, теперь это уже не имеет особого значения.