Курил сигареты, напился, накачал нашего ребенка снотворным, звонил старым подружкам, разгромил весь дом, танцевал и разговаривал сам с собой. Упал, как алкаш на улице.
— О, да ничего особенного, телевизор смотрел. А ты? Вы там развлекаетесь?
— Все нормально. Разумеется, все напились…
— Кроме тебя, конечно же.
— Я слишком устала, чтобы пить.
— Что-то там у вас тихо. Ты где?
— В своем номере. Решила прилечь немного, потом вернуться к остальным. — Слушая ее голос, Декстер оглядывает простыни, залитые молоком, раскиданные повсюду игрушки и книги, пустую бутылку от вина и жирный стакан. — Как Жасмин?
— Улыбается. Правда, дорогая? Мамочка звонит. — Он прижимает трубку к уху Жасмин, но дочка молчит. Никому не весело, поэтому он убирает трубку. — Это опять я.
— Но ты с ней справляешься?
— Конечно. А ты во мне хоть на минуту сомневалась? — Молчание. — Возвращайся к подругам.
— Пожалуй, так и сделаю. Завтра увидимся. Буду к обеду. Даже не знаю, когда точно, часов в одиннадцать, может…
— Хорошо. Ну, спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Декстер.
— Я люблю тебя, — говорит он.
— И я тебя.
Она уже собирается завершить разговор, но он чувствует, что должен сказать ей еще кое-что.
— Сильви? Сильви? Ты слушаешь?
Она подносит телефон к уху:
— Да?
Он сглатывает слюну, проводит языком по губам.
— Я просто хотел сказать… хотел сказать… я знаю, что пока у меня не очень хорошо все это получается — быть отцом, семьянином. Но я работаю над этим, стараюсь, как могу. Я исправлюсь, Сильви. Обещаю.
Его слова, кажется, заставили Сильви задуматься, потому что она отвечает не сразу и голос ее слегка напряжен.
— Декс, — говорит она после паузы, и он слышит, что голос ее слегка напряжен, — у тебя все хорошо получается. Мы просто еще только учимся быть родителями, только и всего.
Он вздыхает. Почему-то он надеялся на большее.
— Ты возвращайся на вечеринку.
— До завтра.
— Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю.
Сильви прерывает соединение.
В доме вдруг становится очень тихо. Жасмин уснула на его коленях, и он целую минуту сидит неподвижно, слушая, как в голове шумит кровь и вино. Подступают страх и одиночество, но он отгоняет их, встает и подносит к лицу спящую дочь — та обмякла, как котенок. Он вдыхает ее запах — молочный, почти сладкий. Его плоть и кровь. Плоть и кровь. Эта фраза так банальна, но бывает, что, глядя в лицо Жасмин, он вдруг видит в ней себя и понимает, что это правда, и не может поверить. В ней теперь навсегда есть его частичка. Он осторожно кладет ее в кровать.
Направляясь к выходу, он наступает на пластикового поросенка, который больно врезается ему в ногу, острый, как осколок, и, выругавшись себе под нос, выключает свет в комнате.