У аптеки на Комсомольской я постоял, высматривая подходящую старушку, чтоб лицо доброе было. Идет бедная чистенькая бабуля — самое то. Дал ей стольник того пацана (спасибо тебе, хороший человек), и она купила мне аспирина, нашего, дешевого.
А возле супермаркета другую старушку — толстенькая, но веселая, с такими хорошо — попросил еще банку сгущенки взять. Разводишь кипятком — и пьешь горячее сладкое молоко, первое дело.
И как-то я постепенно разошелся. Одежда сверху еще влажноватая, но изнутри вся сухая. Кашель меньше, вроде, стал, и мягче как-то: уже не дерет гортань ножами, а мокрота отхаркивается. И посветлело, тучи разошлись, солнце греет, хоть и слегка, осеннее. Через парк бреду, напрямки чтобы, присел передохнуть, а то ноги слабые стали — а на голых кустах сели воробьи и чирикают. А это ведь не весна, они осенью молчат обычно.
Но — выпить надо, выпить надо! Алкоголь — он разгоняет кровь, разжижает мокроту, прогоняет лихорадку. Не для пьянства сейчас, клянусь, не для кайфа — для здоровья ведь необходимо! Еще бы лимон и чеснок, но это уже мечты, это блажь, мы уж так как-нибудь.
Раздумал я умирать. Вернее, даже не так. Умереть готов, и даже с радостью. Ну, может без радости, но с облегчением — это точно. И это меня не волнует. Не беспокоит. Но и желания нет. А вот показать всем большого буя, выздороветь от этой ерундовой простуды и назло бездушным гадам жить как хочу и радоваться — вот это по-нашему.
…Если бы мне та коробка из-под обуви не попалась — я бы не решился, возможно, так внагляк милостыню просить. Ее, видимо, только что кто-то выкинул — сухая коробка, твердая. Фирма «Экко», между прочим, ты понял?
И автовокзал рядом почти, вот ведь как все одно к одному сложилось. Ну что — риск благородное дело?
Я вытащил шариковую ручку и печатными буквами, по нескольку раз повторяя каждую линию, написал на чистой, внутренней стороне крышки: «Болен пневмонией. Прошу помочь на аспирин и бронхикум».
Вокруг вокзала я заложил круг и убедился, что никто сейчас там не собирает. И даже ментов снаружи не видно.
Сел я на дорожке, ведущей через газон от городских остановок к междугородным автобусам, коробку рядом поставил, крышку у груди держу. И мелочи несколько рублей, что у меня осталось, кинул в коробку. А сам от души кашляю в страдательном наклонении.
Первой девушка подала, длинноногая, в черных колготках — семь рублей сыпанула. Охранник какой-то в камуфляже бросил. А я озираюсь — как бы контролеры нищенской мафии меня не засекли. Примерно за четверть часа накидали мне больше сотни (дважды в карман убавлял), и я свалил от греха. Пересчитал — сто семнадцать рублей.