Гонка со временем, гонка со смертью. И листоноши ее проигрывали.
— Уткин, — спросил он. — Где в Феодосии можно достать соляру? Или уголь?
— Нигде, — ответил изобретатель. — Тем более в сложившейся острой политической ситуации я бы вообще не рекомендовал выходить на улицу.
Пошта выглянул в окно. По улицам рыскали группы озлобленных аборигенов, вооруженные кто чем — палками, граблями, ствольными ружьями.
— Как глупо, — сказал Кайсанбек Аланович. — Отправиться в экспедицию с благородной миссией, пытаться остановить новую Катастрофу и возродить человечество — и погибнуть из-за отсутствия солярки и мозгов у толпы озверелых аборигенов. Ирония судьбы.
Пошта ощутил острое желание долбануть по толпе из пушки Гаусса-Уткина. Приманить побольше туземцев и превратить в мелкий фарш. Примитивное кровожадное желание убивать. С трудом листоноша отогнал эту мысль.
— Ну почему же так пессимистично, коллега? — спросил Уткин. — Не все потеряно. Если ваш автомобиль способен ездить на угле, значит, поедет и на дровах, а уж дров у нас достаточно. Надо только слегка модифицировать котел, уж поверьте мне, я на эти паровых технологиях собаку съел. Возьмем запчасти от генератора — и поедет ваш броневик как миленький!
Пошта почувствовал робкую надежду.
— Сколько на это надо времени? — спросил он.
— Час-полтора, — ответил Уткин.
Как раз стемнеет. Хорошо. Очень хорошо. Главное — продержаться.
— Приступайте, — велел Пошта. — Ночью будем вырываться из города.
Бандеролька считала себя опытным листоношей. Операций и экспедиций — десятка два, везучесть повышенная, наглость прокачанная. Она умела стрелять, но предпочитала разруливать конфликты на словах, и уж точно не нуждалась в защите.
Однако разделение отряда далось Бандерольке тяжело.
Неспокойно было за Пошту. И за себя, что уж там говорить, тоже было неспокойно: отряд маленький, хотя Телеграф в бою десятерых стоит, а в экспедиции — и всей сотни; места незнакомые. Раньше Бандерольке не приходилось посещать Керчь. Говорят, город и до катастрофы был мелким и богом забытым, а теперь — и подавно.
Севастополец Стас весело насвистывал, пакуя вещи. И бросал на Бандерольку жадные взгляды.
Вообще она была бы не против — при других обстоятельствах. Моряк — мужчина видный, а к врачам Бандеролька питала слабость.
Но речь шла о выживании не конкретных людей даже — всей Цивилизации, всего человечества. А значит, амуры и интрижки стоило отложить до мирного времени.
Развалины Феодосии, кажется, затаились в ожидании отъезда листонош. Автомобиль, доставшийся в наследство от Пошты, уже фырчал, изрыгая облака дыма, а Бандеролька все медлила, не отдавала приказ выходить. Телеграф кашлянул в кулак, в очередной раз проверил, удобно ли приторочен груз, и произнес: