Тайберни – еще не тюрьма.
Похож.
Четыре башни. Четыре стены. Ласточкины хвосты зубцов, которые что-то да символизируют, Брокк читал, но сейчас прочитанное подзабылось. Он смотрел на эти зубцы, почти черные на фоне белого неба. От белизны ломило в висках.
И от пустоты.
Безделья.
Томительного ожидания.
Тайберни – еще не тюрьма, и его покои меньше всего похожи на камеру. Спальня в темно-синих тонах с огромной кроватью. Перины проветрили, но запах плесени и влажного камня остался. Он вжился в них, и в льняные скользкие простыни, и в поблекшие обои.
Это несоответствие раздражало. И Брокк пытался унять раздражение, мерил комнату шагами, сжимал и разжимал пальцы на руках…
…на руке.
Он вспоминал. Останавливался и, еще не веря, что память не подводит, трогал обрубок.
…боль возвращалась. А с нею и память, правда последняя – рывками.
…старая баржа. Искры. Черный дым, который стлался под ногами. Арка первого узла, от нее протянулись направляющие нити ко второму… и собственная беспомощность. Кристалл на ладони.
Он тянул жизнь из Брокка, день за днем.
Час за часом.
И преломленная в темных гранях его, эта жизнь была до нелепого короткой. Слишком короткой, чтобы взломать кристалл.
…рука ныла, и боль отдавала в локоть и выше, в лопатку. Доктор уверял, что это – следствие пережженных нервов и пройдет, только вряд ли вновь получится подсадить протез. Разве что сделать крепление выше, но это слишком рискованно.
…доктор ничего не понимал. Раз болит, значит, живы нервы и просто раскалились, как раскалилась сама эта треклятая рука, в которой вдруг вспыхнул, раскрываясь, Черный принц.
Кэри…
– Кэ-ри. – Брокк повторяет ее имя снова и снова, пробуя на вкус, меняя оттенки. Становится легче, теплее словно бы…
Тайберни, конечно, не тюрьма, но топят здесь слабо.
…а память не отпускает. Стоит остановиться, всего на секунду – старые часы на каминной полке издевательски точны, – и он возвращается на баржу.
К оплавленной руке.
К ее пальцам на своих губах… к ее глазам, за которые получилось зацепиться.
…держаться. Долго? Ему не сказали сколько.
Быть может, позже.
Брокк остановился у кресла, старого и низкого, с широкими подлокотниками, с которых скалились уродливые головы грифов. И когтистые лапы кресла увязли в пушистом ковре.
Да, Тайберни – не тюрьма.
Преддверие.
Он не услышал их появления, кажется, тогда он вообще только и способен был что стоять.
Выстоять.
Не сам, опираясь на Кэри, а она – на него. Снег кипел, и плавился металл, но мост держал зеркальные крылья. Долго. Вечность, а то и больше. Или меньше.