Вдобавок подумала, что в красоте человеческих лиц разбирается не слишком хорошо. И внезапно именно это больно задело Веру. Она считала себя не то чтобы семи пядей во лбу, но умненькой по крайней мере. Отдавала себе отчет в том, что не достигла возраста, пристойного для понимания многих сложных вещей.
Вовка Осетров красивый. Ключарева тоже, в общем-то. Но что-то я больше думаю о мужиках. Кравцов… красивый, даже лучше Вовки.
Красивыми не были, но молодыми были, как говорила мама. Скромничала, конечно. Но фраза эта относится сейчас ко всем, кто окружает Веру.
Первый ее жених, Алексей Тульчин, вот был ли он красивым? Внезапно перед Верой возникла преграда. Она не могла ни вспомнить, ни определить, кто такой реально Тульчин и как он в ряду всех, кого только что представила себе, выглядит.
В нем было что-то от всех других, но создать точный портрет Вера не могла. «Смерть моя пришла, — подумала она готовой фразой. — Какая нелепая смерть! Как в том анекдоте про скелет в блестящем цилиндре и с воздушными шариками в костяной руке».
А дело в том, что Тульчин был, страшно произнести, композитором. И в этом состоял какой-то подвох. Алексей мог быть сколь угодно хорошим, так все, верно, и обстояло. Но вот то, что он «композитор», в голове не укладывалось ни тогда, ни сейчас. Композитор — это Чайковский, Римский-Корсаков, Рахманинов и Стравинский, наконец, да множество других, в париках чудесных или без оных.
Они жили в поместьях, у них были прекрасные лошади, да и мир тогда был совсем другим, располагавшим к изысканному сочинительству. Все вышло из усадьбы, вся русская гармония, — и шум дубов, и рокот темной воды в начале этой великой музыки. А вот преподавать в музыкальном училище и сочинять классическую музыку, неважно, для фортепиано только или для симфонического оркестра, сейчас нельзя. Почему? Ответа на этот резонный вопрос Стрешнева не находила.
«Видать, я дурочка, — надрывно подумала она, на мгновение пугаясь всего — себя, Москвы, этой чужой квартиры, где она для чего-то живет одна четыре бесконечных года. — Надо было сидеть в своей глуши. Что ж, еще не поздно. Никто и ни в чем меня теперь не обвинит. Какая-никакая известность меня спасет на время от насмешек. А потом как-нибудь впишусь в размеренной быт русской провинции… Ну нет! Куда угодно, в Норвегию, в Чехию, да хоть в Португалию, — только не это!»
Снимок, на котором скромная школьница Верочка вручала букет цветущего чертополоха импозантному Алексею Крутицкому, исчез не только со своего места в альбоме. Вера перевернула все бумаги, все ноты и шкатулки — снимка не было.