Наваждение (Ласкарева, Дубровина) - страница 6

— Все!

— Катюха, глупая, так ведь неинтересно. Найди какой-нибудь недостаток.

— Но их у тебя нет…

— Хоть один!

— Ну… может, имя.

— Вот еще, придумала! Дмитрий — чем плохо? Был Дмитрий Донской, к примеру. По-моему, звучит.

— Да нет же, Дмитрий — это чудесно. И Дима, и Митя хорошо. Но ребята ведь зовут тебя Димон, а это вроде собачьей клички, мне всегда становится неприятно.

— Гм… Ты, пожалуй, права. Димон, ко мне! Димон, апорт! Димон, фу! Действительно, фу. Знаешь что, давай переиначим Димона — на Демона. Это будет романтично, похоже на сценический псевдоним.

— Демон? Здорово. Как у Лермонтова. Жаль, что родители меня не назвали Тамарой.

— Эх ты, троечница моя. Тамару ведь Демон погубил. Не читала, что ли?

— Почему не читала? Даже наизусть какие-то кусочки помню.

— И я помню. «Я тот, которому внимала ты в полночной тишине…»

Катя просияла от того, что им запало в память одно и то же место. Сейчас она совсем забыла, что именно этот отрывок учительница литературы задавала им выучить наизусть.

Она с готовностью подхватила, и дальше они читали дуэтом:

…Чья мысль душе твоей шептала,
Чью грусть ты смутно отгадала,
Чей образ видела во сне.
Я тот, чей взор надежду губит;
Я тот, кого никто не любит;
Я бич рабов моих земных,
Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы,
И, видишь, — я у ног твоих.

Тут Дима запнулся: он закончил школу год назад, и теперь, достигнув совершеннолетия, ждал призыва в армию. Предметы школьной программы были для него, естественно, уже так далеки!

Но восьмиклассница Катя помнила и дальше:

Тебе принес я в умиленье,
Молитву тихую любви,
Земное первое мученье
И слезы первые мои.

— Вот видишь, Демон же нечаянно! — с горячностью воскликнула она. — Он любил Тамару. Как умел, так и любил. Просто такой уж он был, что от его поцелуев умирали. «Он сеял зло без наслажденья»!

— Все равно. — Дмитрий был непреклонен. — Я бы не хотел так поступить с тобой, даже нечаянно. Чтобы ты от моих поцелуев умерла? Нет уж!

— А я от них умираю, — прошептала Катя, прикрыв глаза. — Каждый раз. И если вдруг тебе потребуется — готова умереть по-настоящему.

Это прозвучало так искренне, с такой любовью, с таким безграничным доверием, что у парня перехватило горло, и он даже закашлялся.

— Ах, помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела! — наконец пропел он, переводя разговор в иное русло. — Мы же еще не старики, Катюха! Мне восемнадцать, а ты и вовсе ребенок. Маленькая глупышка.

— Почему глупышка… Конечно, я не такая умная, как ты, но…

— Не спорь со старшими. Ты у меня — пока несмышленыш. Вот отслужу, а ты к тому времени постарайся поумнеть, и тогда мы с тобой…