Перед офицерами висела крупномасштабная карта Львова, или, как ее называли, пятитысячная, по существу, план города. Павел Гудзь, вглядываясь в серые квадраты кварталов и зеленые пятна скверов, успел найти Стрыйский парк, покинутые почти неделю назад казармы дивизии. Неправдоподобной была мысль, что там уже фашисты.
Комдив называл маршруты, по которым проследуют полки. Узкие, вымощенные камнем средневековые улочки могли свободно пропускать разве что конных рыцарей, а тут — танки.
— Три танка слева, три танка справа…
Это боковое охранение.
— Головной отряд возглавляет лейтенант Гудзь.
Павел рывком поднялся:
— Есть.
— За вами следует Хорин.
— Есть, — поднялся комбат.
Все стало предельно ясным: первым врывается во Львов взвод управления, то есть головной отряд. Это будет запевка прорыва…
Утро следующего дня наступало медленно. Дивизия затаилась. А небо уже коптили «фокке-вульфы», самолеты-разведчики, они то забирались далеко ввысь, то почти на бреющем проносились над полями и рощами. Слышно было, как за грядой холмов немцы бомбили обширные лесные массивы, из которых вчера ушли наши войска.
Батальоны и полки выстроились в походные колонны. На предельной скорости по ровному, как лента, шоссе машины устремились к городу. За поворотом головной отряд наскочил на длинный обоз из армейских пароконных повозок.
Немцы, разомлевшие от зноя, в расстегнутых кителях, лежали на мешках, беспечно смотрели на приближающиеся сзади танки… Потом были колонны грузовых машин. Грузовики не успевали сворачивать в кюветы. И вот замелькали первые пригородные домики. На перекрестках уже висели немецкие указатели.
Поворот, еще поворот… Навстречу бежали столетние дубы Стрыйского парка. У самой дороги, на широкой площадке, где недавно по вечерам звенела медь духового оркестра, застыла огромная толпа людей. Перед толпой на открытой трибуне стояло несколько человек. Они были в сапогах, в галифе и почему-то в вышитых украинских сорочках.
Лейтенант Гудзь догадался: митинг. Танки быстро приближались к трибуне. С недоумением люди смотрели на них, видимо, ничего не понимая. В лучах заходящего солнца трудно было определить, чьи машины: советские или немецкие.
Те, кто находился на трибуне, все же определили. Их, в вышитых украинских сорочках, с трибуны сорвало как бурей. И еще лейтенант успел заметить, как меж толстых деревьев бежали солдаты в черных мундирах.
Вдогонку эсэсовцам ударил пулемет. Столетние дубы приняли на себя первые пули. Очередь пулемета послужила толпе командой. Люди не в пример эсэсовцам побежали не в лес, а к дороге. Лица людей излучали неожиданную радость.